Трансмиграция Тимоти Арчера

– Бетховен был величайшим гением, величайшим творческим художником, которого когда-либо видел свет. Он преобразил представление человека о самом себе.

– Да, – согласилась я. – Заключенные в «Фиделио», когда их выпускают на свободу… Это один из самых красивых пассажей во всей музыке.

– Он выходит за рамки красоты. Здесь затрагивается представление о природе самой свободы. Как же такое возможно, что совершенно абстрактная музыка вроде его поздних квартетов может без всяких слов воздействовать в людях на их знание о самих себе, на их онтологическую природу? Шопенгауэр считал, что искусство, и особенно музыка, обладало… обладает силой вызывать желание, беспричинное, навязчивое желание обернуться на себя и в себя и отказаться от всех устремлений. Он рассматривал это как религиозный опыт, хотя и временный. Каким-то образом искусство, каким-то образом музыка обладают силой преображать человека из иррационального существа в некое рациональное, более не идущее на поводу у биологических импульсов – импульсов, которые уже по определению не могут быть удовлетворительными. Помню, как я впервые услышал финал Тринадцатого струнного квартета Бетховена – не «Grosse Fuge», а аллегро, которое он позже поставил вместо «Grosse Fuge». Такая небольшая необычная вещь, это аллегро… такая живая и светлая, такая солнечная.

– Я читала, что это было последнее, что он написал. Это небольшое аллегро было бы первым произведением четвертого периода Бетховена, не умри он. Эта работа в самом деле не соотносится с его третьим периодом.

– Откуда Бетховен получил представление, совершенно новое и оригинальное представление о человеческой свободе, что выражает его музыка? – задался вопросом Тим. – Он был начитанным?

– Он жил во времена Гете и Шиллера. Aufklarung, немецкая эпоха Просвещения.

– Всегда Шиллер. Дело всегда сводится к нему. А от Шиллера к восстанию голландцев против испанцев, Нидерландской революции, которая обнаруживается в «Фаусте» Гете, во второй части, когда Фауст наконец-то находит то, что его радует, и просит мгновение остановиться. Видя, как голландцы отбивают землю у Северного моря. Однажды я перевел этот отрывок сам – мне не нравились имеющиеся английские переводы. Не помню, что я сделал с ним… Это было много лет назад. Ты знакома с переводом Байярда Тейлора? – Он встал, подошел к полке, нашел книгу и направился назад, открывая ее на ходу:

Болото тянется вдоль гор,
Губя работы наши вчуже.
Но чтоб очистить весь простор,
Я воду отведу из лужи.
Мильоны я стяну сюда
На девственную землю нашу.
Я жизнь их не обезопашу,
Но благодатностъю труда
И вольной волею украшу.
Стада и люди, нивы, села
Раскинутся на целине,
К которой дедов труд тяжелый
Подвел высокий вал извне.
Внутри по-райски заживется.
Пусть точит вал морской прилив,
Народ, умеющий бороться,
Всегда заделает прорыв.
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан…

– «Жизнь и свободу заслужил», – закончила я.

– Да, – Тим отложил «Фауста». – Жаль, что я потерял свой перевод. – Он снова открыл книгу, – Не возражаешь, если я прочту остальное?

– Да, почитай, пожалуйста.

Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О как прекрасно ты, повремени!

– Здесь Бог выигрывает пари, заключенное на небе, – вставила я.

– Да, – кивнул Тим.

Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю [66].

– Это очень красивый и ясный перевод, – сказала я.

– Гете написал вторую часть всего лишь за год до своей смерти. Из этого отрывка я помню только одно немецкое слово: «verdienen». «Заслуживать». «Свободу заслужил». Полагаю, «свобода» – «Freiheit». Тогда получается «Verdient seine Freiheit…» – Он остановился. – Вот все, что я могу вспомнить: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!» [67] Кульминационный пункт немецкого Просвещения. С которого они так трагически пали. От Гете, Шиллера, Бетховена – к Третьему рейху и Гитлеру. Кажется даже невозможным.