Трансмутация [СИ]

То, что происходило дальше, Настасья помнила смутно. И отчасти — из-за того, что люди, заполонившие пляж, говорили между собой в основном на латышском языке. Их понимал только Ивар: по матери он был русским и посещал русскую гимназию, но его отец — погибший пилот электрокоптера — был латышом.

Настасья знала, что давным-давно — лет за пятьдесят до её рождения — в Риге вообще хотели запретить школам и вузам вести обучение на русском языке. Но с тех пор многое переменилось. Например, вместо трех отдельных государств — Латвии, Литвы и Эстонии — на карте Европе появилось новое территориальное образование: Балтийский Союз. И, согласно международному праву, его устав нужно было зарегистрировать в Организации независимых наций (которая прежде именовалась не ОНН, а ООН). А императивным требованием ОНН являлось то, что конституция любого интеграционного блока должна была гарантировать равные права представителям всех наций, проживавших на его территории. Так что, начиная с 2048 года, когда Балтийский союз возник, не могло быть уже и речи о том, чтобы запрещать кому-либо учиться или общаться на родном языке. Однако полиция и властные структуры формировались в основном из представителей бывших титульных наций. В Риге — из латышей.

И Настасья не разбирала почти ни слова из того, что говорили запрудившие пляж люди. Хорошо хоть врач «скорой помощи», который первым подбежал к ним, изъяснялся по-русски. Он быстро осмотрел плечо её друга, сказал, что рана поверхностная, неопасная, а затем наложил на неё регенерирующую повязку — одну из тех, что производились в Евразийской Конфедерации под брендом «Лист подорожника». Настасья при этом заметила, с каким выражением доктор поглядел на остатки раздавленной колбы под ногами у Ивара. У этого вполне взрослого человека чуть слезы на глазах не выступили.

— Что здесь произошло, ребятки? — обратился он к Ивару и Настасье.

Но те даже не успели ему ответить: до них донесся торжествующий возглас одного из полицейских. Он быстро произнес что-то по-латышски, обращаясь к своим коллегам.

— Он сказал, — перевел Ивар для Настасьи, — что колба с содержимым, что была при убитом — разбилась. Но зато порожняя — в сохранности.

А полицейский уже показывал своим коллегам предмет, извлеченный из поясной сумки колбера № 2, который стрелял в Ивара. Это была блистающая колба в упаковке из какого-то прозрачного материала. Должно быть — особо прочного, раз уж она уцелела при падении своего владельца.

Другие полицейские тут же кинулись в воду и с поразительной быстротой и сноровкой выволокли на берег тело здоровяка, всего несколько минут назад державшего Настасью под мышкой. И — при осмотре сумки, что имелась и у него, тоже обнаружилась аналогичная вещица.

Полицейские радостно загалдели, явно поздравляя друг друга с какой-то удачей.

— Они очень довольны, что неизвестный стрелок попал этим двоим в грудь, а не в головы, — пояснил Ивар Настасье. — Наверное, хотят подвергнуть убитых этой… как её… забыл название… Ну, в общем, они хотят что-то вытянуть из их мозгов.

Один из двоих полицейских, что держали в руках обнаруженные колбы, нажал на какую-то кнопку, выступавшую над зеркальной поверхностью. И наружу выдвинулось острие — словно жало из брюшка осы. Полицейские заспорили было, кто-то указал на тела двоих колберов, что были убиты раньше — своими же подельниками. Но тот, кого Настасья сочла главным, отрицательно покачал головой и что-то произнес, сделав запрещающий жест рукой.

— Он говорит — неизвестно, сколько времени прошло с их смерти, — шепотом перевел Ивар его слова.

А потом полицейский, державший колбу с жалом, двинулся к телу поверженного здоровяка. Склонившись над ним, он повернул его на левый бок и свободной рукой убрал волосы с правого виска убитого. Одним точным движением — словно ему было не впервой — он вонзил жало в голову мертвеца, легко пробив его височную кость. Раздался хруст, внутри колбы что-то зашуршало, словно сдвигаясь с места, и гладкий металл соединился с кожей убитого так плотно, что могло показаться: у того на голове в один миг вырос блестящий скругленный рог.

Настасья ойкнула при виде этого. И только тут полицейские вспомнили про них с Иваром. Один из служителей порядка что-то быстро приказал врачу «скорой». И тот, взяв обоих детей за руки, повлек их с пляжа прочь — туда, где среди синих электрокаров полиции белела машина с красным крестом.

— Но мои мама и папа!.. — начала было упираться Настасья. — Вдруг это всё-таки были они?

— Их поищут, — ласково пообещал ей доктор; но даже в девятилетнем возрасте Настасья сумела понять: сам он в эффективность подобных поисков нисколько не верит.

— А как это вы приехали так быстро? — спросил Ивар; самой Настасье даже в голову не пришло этим поинтересоваться. — Кто-то услышал стрельбу на пляже и позвонил вам?

— Кто-то позвонил, да, — кивнул доктор. — Был анонимный звонок.

И больше они не разговаривали.