Трансмутация [СИ]

Когда до Фила дошла эта история (он продолжал пристально следить за новостями из Балтсоюза), он тут же решил, кто станет первым реципиентом при испытании его технологии. И прошло это испытание вполне успешно: преступная мать, хоть и переменившаяся в лице, смогла вернуться к более или менее нормальной жизни. Хотя Фил не собирался рассказывать об этом Максиму Берестову — как не собирался раскрывать ему правду о действительной степени своего родства с Настасьей.

Из-за этого он испытывал некоторые угрызения совести, но куда больше Фила волновало сейчас другое. И он спросил:

— Ты могла бы простить меня за то, что я сделал тогда?

— Ты — ничего не делал. — Маша бледно усмехнулась.

— Вот именно. Я был так поглощен реализацией плана по нашему освобождению, что совершенно позабыл о безопасности. Я ведь знаю точно: то появление колберов на пляже не было случайным. Это Михаил Молодцов направил их туда.

— Молодцов? — Вот теперь его жена удивилась по-настоящему, даже вскинула поникшую голову. — Но как такое возможно? Ведь он сам стал их жертвой.

— Трагическое недоразумение — для него. Рука Немезиды — объективно. Я потом отыскал его мобильник — он остался в песке на берегу. И там была его переписка с теми колберами. Он написал им буквально следующее. — Филипп Рябов чуть прикрыл глаза и произнес по памяти слова, прочитанные им не менее сотни раз: — На пляже будут трое мужчин и одна женщина. Как только один из мужчин покинет пляж — приступайте.

— И этим мужчиной оказался ты, а не сам Молодцов, — прошептала Маша.

— Верно. А своего нанимателя колберы в лицо не знали. И — приступили. Причем первым подстрелили именно Молодцова, и он, вероятно, даже не успел понять, что перехитрил самого себя. Вот уж воистину: не рой другому яму…

Маша молчала минуту или полторы, потом с усилием выговорила:

— Но, по крайней мере, ты спас нашу дочь.

— Да, — Фил улыбнулся с печалью, — вот только она продолжает считать, что она не дочь мне, а внучка.

— Так вот оно что: ты ей не сказал…

— Мы с Настасьей переживаем сейчас не лучший период в наших взаимоотношениях. Она ведь не знала всё это время, что ты осталась жива — я не стал ей говорить. А потом еще — вот это. — Фил помахал раскрытой ладонью перед своим новым лицом. — Если она вдобавок узнает, что я девять лет дурил ей голову — притворяясь её дедом и внушая ей, что она круглая сирота… В общем, я решил пока что промолчать. Может быть, — он глянул на Машу просительно, — ты сама чуть позже ей обо всем расскажешь?

— Ох, Фил, — Маша покачала головой, — ты говоришь это так, словно думаешь: мы снова сможем стать семьей. А ведь я — это уже совсем не я. И ты — уже не ты.

— Нет, — Фил покачал головой. — Это всё ещё я. И ты — всегда была ты. А я — никогда не переставал тебя любить.

— Даже когда я была поленом?

Фил смешался, но только на миг. А потом сказал:

— Ладно, Маша. Полно уже говорить о прошлом. Давай-ка лучше прогуляемся — до моей машины.

Он обошел кресло поникшей пациентки, взялся за его ручки и покатил его к выходу. Женщина, сидевшая в нем, выглядела точь-в-точь как Карина, сестра Ивара Озолса. Внешность её была довольно приятной: высокие скулы, темные брови и ресницы — но не более того. И черты её казались застывшими: маска, еще не привыкшая притворяться лицом. А из-под бретельки её сарафана выглядывала многоцветная татуировка, набитая на плече: яхта с алыми парусами. И отчетливо читалось её название, сделанное кириллическим шрифтом: Секрет.