Транзит

Собственно говоря, я затеял этот разговор только для того, чтобы как-нибудь убить послеобеденные часы, совсем не имея в виду отправиться через Оран в Лиссабон… Как раз в тот момент, когда он мне назвал новую, уже куда более сходную цену, кто-то неловко обеими руками раздвинул занавеску из бус. На пороге стояла она. Видно, она бежала против ветра, пытаясь кого-то догнать. Она ухватилась за спинку ближайшего стула. Я встал и сделал шаг ей навстречу. Она взглянула на меня. Не знаю, узнала ли она меня тогда… Если узнала, то, наверно, решила, что я один из тех транзитников, с которыми нет-нет да и встретишься в городе. Быть может, мое лицо и в самом деле было неузнаваемо в ту минуту, потому что при виде ее меня охватило не просто изумление, но страх: словно что-то все неотступней гналось за мной по пятам. И я не мог это объяснять ни игрой случая, ни предопределением.

Как только она выбежала из кафе, сковавший меня глупый страх сразу прошел, и я испугался только того, что она ушла. Я бросился за ней следом. Прошло не более секунды, но улица была уже пустынна. Быть может, она вскочила в трамвай, который только что проехал в сторону центра.

Я вернулся в кафе. Плюгавенький человечек и его друзья заметно оживились, их взгляды потеплели. А мне как раз нужно было тепло. Привередничать не приходилось. Цирюльник спросил меня, не поссорился ли я с ней. Его слева удивительно точно соответствовали моему ощущению, что мы с ней давно знакомы, что у нас за плечами целая совместная жизнь и вот мы. поссорились… Происшествие расположило присутствующих в мою пользу. Очевидно, людей всегда располагает к себе тот, кто раскрывается им с понятной для них стороны. Все они наперебой советовали мне поскорее помириться. Как бы не оказалось поздно… Когда я уходил, мне сказали, что завтра в девять я наверняка застану здесь Бомбелло.

V

Я зашел в ближайшее кафе. А что мне было еще делать? Оно называлось «Брюлер де Лу». Я увидел, что напротив, в кафе «Конго», на застекленной террасе сидит корсиканец из Бюро путешествий. Он узнал меня и улыбнулся. Я объяснил эту улыбку тем, что понравился ему больше других клиентов. В «Брюлер де Лу» иногда заходили настоящие французы. Они говорили не о визах, а о делах. Я услышал даже, что упомянули пароходик, идущий в Оран. Но здесь обсуждали не возможность самой этой поездки, как это было бы в «Мон Верту», а возможность отправки груза медной, проволоки.

Вода в Старой гавани была синяя. Вы ведь знаете, что такое зимнее послеполуденное солнце – его холодные лучи словно проникают во все закоулки, и весь мир кажется пустынным, заброшенным.

За моим столиком сидела полная завитая дама и поглощала несметное количество устриц. С горя, как я выяснил: ей окончательно отказали в визе и она проедала деньги, отложенные на дорогу. А кроме вина и разных ракушек, ничего нельзя было купить.

Близился вечер. Все консульства закрылись, и беженцы, гонимые страхом и одиночеством, заполнили «Брюлер де Лу», как, впрочем, и все другие кафе города. Воздух гудел от непрекращающейся безумной болтовни – нелепой смеси хитроумных советов и опасений, выражающих полную беспомощность. Слабый свет огней на причалах уже расчертил белесыми полосками темнеющую воду гавани. Я положил деньги на столик и поднялся, чтобы перейти в «Мон Верту».

И вдруг в «Брюлер де Лу» вошла она. Ее лицо по-прежнему омрачало выражение грусти и обиды, как у ребенка, которого обманули в игре. Она очень старательно оглядела все столики кафе – с той печальной покорностью, какая бывает только у. девочек в сказках, когда их заставляют делать заведомо бессмысленную работу. И на этот раз ее поиски оказались тщетными. Она пожала плечами и вышла на улицу. Я вспомнил совет, который мне дали сегодня днем в том холодном кафе: «Не жди, а то будет поздно». Я пошел вслед за ней по Каннебьер. Я уже знал, что ее беготня по городу не имеет определенной цели. Мистраль давно перестал дуть. А как только стихли ледяные порывы ветра, ночь стала вполне сносной – самая обычная средиземноморская ночь. Женщина. пересекла Каннебьер у Кур д'Асса. По ее виду я понял, что она смертельно устала и больше не в силах сделать ни шагу.

Против мексиканского консульства стояла скамейка. Было очень темно, и я смог различить большой овальный герб с орлом на кактусе только потому, что уже видел его прежде. Для нее же этот герб был всего лишь каким-то слабо отсвечивающим овалом на стене, а консульские ворота ничем не отличались от тысячи других закрытых на ночь ворот Марселя. Так я думал тогда. Герб сопутствует мне, как крест – крестоносцу. Я и сам не знал толком, как это получилось, но ведь он уже украшал мой щит, мою визу, и должен был красоваться на всех моих выездных бумагах, если я их когда-нибудь получу. И сейчас мы тоже почему-то оказались возле него.

Я сел на другой край скамьи. Женщина повернулась ко мне. В ее взгляде, в ее лице, во всем ее существе была мольба, такая страстная мольба оставить ее одну, дать ей покой, что я тотчас же встал.

VI