Трапеция (ЛП)

Но он мог лишь смотреть на две движущиеся фигуры, как часто делал в цирке

Вудс-Вэйленда, только взгляд его в кои-то веки не был устремлен на Марио, сознание не было заполнено лишь им. Теперь Томми следил за Джонни на

экране – с болезненным обостренным вниманием.

Слишком медленно. Надо выше, не дотягиваешь…

Собственные мышцы сокращались, каким-то внутренним усилием он пытался

ускорить Джонни, подтолкнуть его, даже дышать вместо него. Марио отпустил

перекладину, перевернулся раз, второй, третий…

Господи, он промахнется…

Третий, третий… третий оборот на экране, как в замедленной съемке, и вниз, вниз, плашмя, не сворачиваясь, медленнее, еще медленнее, тяжелый удар, тело

спружинивает о сетку, падает обратно, проваливается, как в трясину –

безжизненное, сломанное, мертвое.

Томми ощутил, как в горле зарождается вопль.

- Марио! Марио! Кто-нибудь! Марио… Быстрее! Джонни, Папаша, Анжело!

Марио… Он мертв… Марио!

Но ответа не было, в зале стояла тишина, только его собственный голос

отражался от стен, и экран показывал распростертое неподвижное тело… А

потом смолкли и крики, они никогда не звучали, их никогда не было. Вокруг

царила темнота, и Томми сидел на кровати, тяжело дыша и всхлипывая.

- Томми? – пробормотал Марио. – В чем дело, малыш? Что?

В комнате было темно и тепло, и до Томми медленно доходило, что все случилось

не по-настоящему. В зале неоткуда было взяться экрану. Марио только во

внезапном помрачении рассудка согласился бы пробовать тройное с Джонни.

Этот ужасный оборот и долгое падение – ничего этого не было. Сон. Слава Богу, всего лишь кошмар. Томми все еще давился немыми воплями, но уже понимал, что

Марио здесь – в безопасности, целый, живой, теплый – и понемногу приходил в

себя. Продолжая всхлипывать, он вцепился в Марио изо всех сил.

- Везунчик, – Марио обнял его в ответ. – Ты чего, парень? Что случилось?

- Ты здесь, – выдавил Томми. – Ты живой, ты не разбился.

- Боже, – вздохнул Марио, крепче прижимая его к себе, – опять. Томми, Томми, все хорошо, ты со мной… Ну давай, возьми себя в руки. Ты здесь, со мной…

Томми чувствовал его теплое дыхание, жар его тела, и комок в груди ослабевал.

Прерывистые всхлипы сменились долгими дрожащими вздохами.

- Мне казалось, будто я внизу, – смущенно пробормотал он. – Там был экран… и

ты лежал мертвый…

- Ничего, ничего, все уже хорошо, – утешал Марио. – Ты здесь, проснулся, я

рядом. Давай под одеяло, замерзнешь. Ложись, я тебя согрею…

Медленно расслабляясь в тепле его тела, Томми неловко рассмеялся.

- Прости, не хотел тебя будить. Просто не понял, что это сон. Думал, что

проснулся прямо здесь и пошел в зал…

- Знаю, знаю. Ничего страшного.

Марио по старой привычке коснулся его ступни своей, сжал длинными гибкими

пальцами. Живой, настоящий, теплый – а не отталкивающая мертвая груда мяса.

- Ты живой, – пробормотал Томми ему в плечо. – По-настоящему. Мне приходится

все время себе об этом напоминать.

- Я знаю, каково это, – сказал Марио. – В тот год, когда упала Лу, мы все

просыпались, вопя на весь дом. Именно тогда я повадился лазать в кровать

Лисс. Анжело злился, но мне все снилось, будто это она упала и разбилась, и я

просто должен был убедиться, что она в порядке… А когда я работал у Старра, мне начало сниться, как будто я снова с Анжело, но в ловиторке он внезапно

превращается в Лионеля, и я вскакивал в холодном поту. Забавно. Мне нравился

Лионель, я доверял ему, но эти дурацкие сны меня не отпускали!

Вскоре Марио уснул, однако Томми продолжал за него цепляться – никак не мог

убедить себя, что Марио живой, а не лежит бездыханный на полу

тренировочного зала. Прошло долгое время, прежде чем он задремал. Перед

глазами поплыли размытые образы: иллюстрации из старой книги, поход в музей, изображения на античных вазах, атлеты, бегущие, берущие препятствия, обнаженные, с факелами в руках.

Если я и хорош в чем-то, это он сделал меня таким. Я несу его честь, как

зажженный факел, переданный мне другими – чтобы донести его ярко горящим и

передать следующим…

Томми смутно понимал, что видит сон, представляет мир, в котором их

достоинства и идеалы высоки и драгоценны из-за их любви. Постепенно сон ушел

во тьму, но даже спящий, Томми продолжал держать Марио за руку.

У входа в зал Томми задержался и потряс головой. Ночью он видел какой-то

жуткий кошмар – что-то про падающего Марио и установленный под аппаратом

экран. Кинув обувь в ящик, Томми забрался в сетку и принялся ходить по ней

взад-вперед, то и дело наклоняясь проверить новые канаты. У края, загибающегося к ловиторке, он остановился, внезапно вспомнив, что видел

Джонни на экране, когда ждал начала «Полетов во сне». Томми позабыл детали, но понял, почему экран в кошмаре казался ему таким важным. И почему он был

важен в съемках «Полетов во сне».

Впервые в жизни я смотрел, как Марио летает, и не был мысленно с ним. Я

смотрел, как Джонни его ловит, и вдруг увидел, где Джонни ошибается. Джонни

– хороший ловитор, но Марио нужен другой. Он не может чувствовать, что Марио

делает. А я могу. Вот что в нас особенного: мы почему-то можем ощущать