Трапеция (ЛП)

- Возможно, – жестко сказал Барт, – надо сделать то, чего мы побоялись перед

этими мальчиками. Поговорить прямо. Так и сказать: «Послушай, парень, я гей, но это, во-первых, не делает меня женоподобным, а во-вторых, я не рыщу по

округе, только и думая, как бы изнасиловать первого встречного».

Марио криво улыбнулся.

- Сказать и оказаться в грязи по макушку.

- Безусловно, – проговорил Барт с неожиданным отчаянием.

В волнении он криво повязал галстук и теперь мучительно его перевязывал.

- Я чувствую себя шпионом. Или каким-то двойным агентом. На экране расточаю

любовь и романтику, а в жизни… Боже, как меня это все достало. На меня

вешаются женщины, я получаю любовные записки десятками, а мне просто

хочется встать и заорать, что я совсем не такой и мне это не нужно.

Голос его подрагивал. Замолкнув, Барт принялся трясущимися руками зажигать

сигарету.

- Я тебя понимаю, – сказал Марио. – Наверное, всем нам это знакомо. Но таков

мир, и вряд ли мы можем что-то изменить. Разве что вернуться во времена той

книги, которую ты мне когда-то дал. Про Грецию и священный отряд.

Слабо улыбнувшись Барту, он повторил отрывок, который цитировал несколько

лет назад Томми.

- Любовь и дружба принимают свою чистейшую форму в отношениях между

мужчинами. В Спарте каждому достойному мальчику полагалось иметь зрелого

любовника, который был ему наставником и образцом мужественности. Эээ, черт, дальше забыл. Что-то вроде того, что оба скорее бы умерли, чем выставили себя

в недостойном свете в глазах друг друга.

- Ты и твои дурацкие древние греки, – мрачно протянул Барт. – Знаю, знаю. Греки

могли то, греки могли се. А мне в наши времена от этого какая польза?

Марио тронул его за плечо, и Томми вспомнил, что когда-то они спали друг с

другом. Теперь стало очевидно, что их связывало нечто большее, чем просто

секс.

- Ты не знаешь, что это значило для меня. Когда я поступил в колледж, именно ты

сказал, что мне надо познакомиться с греческой литературой. Разве ты не

понимаешь, каким откровением для меня это стало? До этого я считал, что один

такой, кроме разве что парочки дегенератов. И я думал, что в конце концов тоже

таким сделаюсь. А потом я встретил тебя и понял, что… среди гомосексуалов

есть и хорошие люди, что человек может быть геем, но оставаться при этом…

достойным, честным, целеустремленным… творческим.

Он приобнял Барта за плечи.

- Вся эта штука насчет вдохновения и примера для подражания. Иисусе, разве ты

не понимаешь, кем ты был для меня? Мне понадобились все эти книги… и не

только они… чтобы вернуть себе хоть каплю самоуважения. Я уже не говорю о

том, чтобы чувствовать себя нормальным и правильным, но хотя бы набраться

смелости продолжать с этим жить.

Барт упрямо отводил глаза.

- Ты идеалист, Мэтт. В твоем возрасте я тоже таким был. Но какая от этого

польза?

- По-моему, ты не так уж изменился. Хотя ты, конечно, прав. Было бы лучше, если

бы могли быть так же честны с этими детьми, как… как друг с другом. Если бы не

пришлось бояться, как бы чего не вышло.

Барт рассмеялся, разбивая напряжение.

- Ага, я прямо это вижу. Вводим, значит, во всех старших школах и колледжах

древнегреческие идеалы, приставляем к каждому мальчику старшего товарища, который будет учить его благородным идеям. А потом пытаемся убедить всех и

каждого, насколько чисты и высоки такие отношения.

Он улыбнулся Марио и – будто бы забыв, что с ними Томми – взъерошил ему

волосы, как маленькому.

- Если бы все поддерживали твои идеи, гомосексуалам в этом мире жилось бы

легче.

- Обрати внимание, – ласково сказал Марио, – откуда, по-твоему, я взял эти

идеи? Конечно же, у тебя.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Матт и Джефф - персонажи комиксов (1907-1950) художника Г. Фишера. Матт

– коренастый коротышка, Джефф – длинный и тощий.

Chapter 21

ГЛАВА 13

Томми проснулся с настойчивой мыслью, что ему непременно надо спуститься в

зал: там собиралось случиться что-то страшное. Не включая свет, он вышел из

комнаты, по темному коридору прошел к лестнице, спустился, миновал кухню и

добрался до деревянных ступеней, ведущих к бывшему бальному залу. Ни в

коридоре, ни на лестнице никого не было, собственные шаги были не слышны, но

в зале горел свет – мягкий зеленоватый свет, идущий как будто отовсюду сразу.

На аппарате вниз головой раскачивался в ловиторке Джонни, а Марио стоял на

мостике, сжимая трапецию. Слишком поздно. Все, что мог Томми, это смотреть на

экран, установленный у подножия аппарата, и следить, как Марио раскачивается

– туда, обратно, все выше, выше, выше.

- Хватит тянуть резину! – крикнул Джонни. – Либо ты делаешь тройное, либо

больше никогда ничего не добьешься!

Томми заскрипел зубами, услышав его презрительный тон.

Стелла держалась за перекладину рядом с Марио, и Барт тоже был здесь, стоял

возле Томми, смотрел на экран и говорил:

- Видишь, как они летают? Они любят друг друга, сразу видно.

Но это не имело значения, потому что Стелла оказалась на мостике, а Марио

раскачивался – в ровном непрерывном ритме, туда и обратно, набирая скорость и

высоту, а Джонни ждал его, и Томми знал, что Марио собирается пробовать

тройное.

Он не готов…