Трапеция (ЛП)

- Я не бросал, – лицо Марио вдруг сделалось абсолютно пустым. – Меня

исключили.

- За что? – в шоке выдохнул Томми.

Марио выглядел холодным чужим и совсем взрослым.

- Ты задаешь слишком много дурацких вопросов. Если так хочешь знать, я

напился. Напился, натворил дел… очень серьезных дел… и загремел за решетку.

Так что из колледжа меня выперли. Мы будем эти проклятые тряпки разбирать

или языками молоть?

Он швырнул балетку в коробку.

Томми наклонился над горой одежды. Щеки жгло, будто Марио дал ему

пощечину. Он внимательно пробегал пальцами вдоль швов трико, ощупывал носок

и пятку в поисках протертых мест и разрывов. Как и всегда с Марио, Томми

казалось, будто он в потемках ходит вокруг черной глубокой ямы. Никогда не

знаешь, какое слово или шаг окажутся роковыми.

С этим непредсказуемым поведением Томми столкнулся с самого начала

обучения. Первые несколько минут Марио излучал дружелюбие, терпение и

ободрение. Даже насмешки и крики звучали дружески. А потом – без всякого

предупреждения – в нем словно ветер менялся. Он мрачнел и грубо бросал:

- Все, хватит, кыш!

Сначала Томми винил собственную глупость и медлительность. Потом

заподозрил, что у Марио очень неустойчивое внимание. А в последнее время

начал понимать, что есть что-то еще, нечто большее, чем простая

раздражительность. И к нему это загадочное нечто никакого отношения не

имеет.

Стоя на коленях, Марио перетряхивал изукрашенные жилетки и ремни. Томми

поглядывал на него краем глаза. Отросшие волосы спускались на шею, их явно

требовалось подстричь. Одет он был в грубые рабочие штаны, вытертую черную

водолазку (непонятно было, сколько у него таких и носит ли он что-нибудь

другое) и плетеные мексиканские сандалии.

- Парень… – ожил, наконец, Марио.

- Да?

- Слушай, ты просто угодил в больное место. Прости, что я так вспылил. Это

длинная история и не очень-то красивая вдобавок. Когда-нибудь я ее тебе

расскажу. А теперь помоги мне навести тут порядок. Брось эти полотенца вон

туда, их надо в стирку.

Томми принялся возиться рядом с ним, раскладывая по разным кучкам трико, ремни, топы, полотенца и накидки. Марио выудил моток кисеи, которой они

оборачивали запястья, и перематывал его потуже.

- Том, еще кое-что. Сделаешь мне одолжение?

- Конечно, если смогу.

- Тебя будут объявлять как Томми Сантелли, ты знаешь, да? И вот, я, конечно, не

могу просить тебя лгать, но… Если я тебя куда-нибудь с собой возьму – а я могу

– можно я буду представлять тебя так, и пусть все думают, что ты мой младший

брат? Даже если я назову тебя Томми Гарднером, ты не возражай, хорошо?

- Ну… пожалуйста, – озадаченно согласился Томми.

Марио поднял голову. Теперь он снова улыбался.

- Видишь, как серьезно я воспринял слова Папаши Тони? Это он главным образом

для меня говорил, не для тебя.

- Не понимаю, – Томми совсем смешался.

- Ты не против быть моим братишкой?

- Переживу как-нибудь.

И Томми снова подумал, что с Марио никогда не знаешь, чем все обернется.

На следующее утро они принялись за работу. Начали с обычных наклонов и

упражнений на растяжку, и Томми поймал свое отражение в одном из больших

зеркал: худой, длинноногий, в слишком большой футболке и шортах. Чувство

неловкости он преодолел давно, а вот относительная скованность неприятно

удивила.

Марио – голый до пояса, в обвисших черных трико, протертых на коленях – делал

высокие махи ногами, держась за станок. Обернувшись, он усмехнулся.

- Через пару дней разработаешься. Не забывай, я всю зиму занимался, вот и

сохранил форму, – он встал на большие пальцы. – Рассказать про самое худшее, что однажды со мной произошло? Мне было что-то около пятнадцати, и я

готовился к показу в балетной школе. Очень гордился собой, потому что умел

делать всю эту чепуху: высокие прыжки, вращения, пируэты… Кстати, ты знал, что танцор учится делать пируэт так же, как гимнаст – абсолютно одинаково? И

такого высокого броска ногой, как у меня, ни у кого не было. И как-то мистер Корт

– наш учитель – смотрел на меня, смотрел да и сказал: «Беда твоя в том, Мэтт, что ты не танцор, а какой-то акробат!» Ты не представляешь, как я рыдал дома, –

Марио рассмеялся. – Самое забавное, что он понятия не имел, насколько был

прав. Он не знал, что Лисс и я из цирковой семьи, просто использовал слово, которое в его среде было оскорбительным.

Томми неловко рассмеялся.

- Когда я был маленьким, папа говорил, что самое худшее, чего можно пожелать

человеку в шоу-бизнесе, это «Пусть все твои дети будут акробатами».

Марио отпустил станок.

- Эй, давай установим сетку. Пусть все удивятся, когда придут.

Работали в молчании. Марио, сосредоточенный, полностью поглощенный делом, каждые несколько минут проверял, как Томми натягивает тросы. Закончив

проверку, он кувыркнулся на пол.

- Интересно, сколько времени? Тебе, наверное, пора в школу, а мне – бриться и

собираться на работу. У меня занятие в пол-одиннадцатого. Вернемся днем. Как

раз все соберутся.

Томми ощутил разочарование: он только сейчас понял, как соскучился по

полетам. Марио, глянув на него, пожал плечами.

- Ну ладно, давай посмотрим, чего мы стоим. Я и сам с осени наверху не был.