Трасса длиною в жизнь (СИ)

- Мы на троих собирались снять галерею с двадцатого числа и выставить работы. Тема выставки – «Три облика моря». Договор уже заключён, всё было отлично… и тут Миронов заявил, что выходит из дела.

Я облизнул губы и покосился на Витю.

- Ириш, мне надо спросить. Своих денег у меня сейчас нет.

- Деньги полбеды. Нужно заполнить третью часть, или какие нафиг «Три облика», когда нас-то всего двое? У меня классика, у Смирнова абстракция, надо что-то ещё.

- Ириш… У меня же толком ничего нет.

- Макс, пофиг. Что-то же есть? Разбавим, скажем, фотками. Ну я не знаю… Поможешь?

Я смотрел на Витьку, а сердце гулко стучало, так что я едва слышал свой голос, когда спрашивал:

- Сколько нужно?

- Ну, по долям было по десять штук с каждого, но мы если всё выгребем, до двадцати пяти наберём.

- Ещё пять надо?

Я облизнул губы, пытаясь собраться с мыслями. Что-то было с квартиры. Что-то, но не сказать, чтобы много – ещё бы я не купил эту чёртову машину. Машину, кстати, можно и продать. Если мне это надо. А мне это надо вообще? Я же отлично знаю, что смотреть-то там не на что, рисунки восьмиклассника.

- Что там? – Витька явно начинает нервничать, будто заразился от меня.

- Ириш, пять минут, хорошо? Я перезвоню.

Не дождавшись ответа, жму отбой. Смотрю на Витю, подбирая слова.

- Вить, две тысячи есть?

На лице у Вика недоумение, но он отвечает:

- На мороженое что ли? И почему две, ты там говорил про пять.

- Я три наскребу. Хотя, чёрт, забудь.

- Что забыть, Макс? Мы начнём наконец разговаривать? Или всё бесполезно?

- Не бесись!

Вик обнимает меня и утыкается носом куда-то повыше уха.

- Я не бешусь, Макс. Я люблю тебя. Я дам и две, и пять, и все десять, просто я хочу знать, что происходит с тобой.

Глубоко вдыхаю, собираясь с духом. Ну да, мы же договорились говорить о своих проблемах, и все дела.

- Короче, Вить…

Я на одном дыхании описываю ему ситуацию, и пока он не начал отвечать, добавляю:

- Я не настаиваю. Это вообще, наверное, глупо. И я могу продать машину.

- Уймись, а?

Лёгкий поцелуй.

- Это не глупо. Деньги будут, скажи куда перевести. И я… рад за тебя.

Снова облизываю губы.

- Пока нечему радоваться.

- Ну и пофиг. А я всё равно рад.

***

Готовых работ не хватило. Мы с Иришкой отбирали их вдвоём, и большую часть того, что я бы выкинул, она заставила меня оставить.

- Ещё бы парочку… - протянула она, - ты точно ничего не прячешь?

Я развёл руками.

- Хоть обыщи. Были ещё, но я всё выкинул.

- Вот дурак.

- Это ещё почему?

- Никогда ничего не выкидывай. Иногда покупают что-то вообще старое, что ты и всерьёз-то никогда не принимал. Во… Это что?

Только тут я понял, что Иришка восприняла мои слова всерьёз и принялась рыться в столе.

Я подошёл к ней и, увидев в её руках старую папку с рисунками, которые давно бы надо было выбросить, попытался захлопнуть её – но у Иришки позиция оказалась удобнее.

- Это Витька, - сказал я с неохотой, - это старое, Ир. И очень личное.

- Ну и хорошо. Жаль, перечёркнуто. А целой нет?

Я поколебался.

- Новая есть, - я подошёл к шкафу и, достав рулон ватмана, раскатал.

- Класс, - сообщила Иришка, - беру.

- Что ты берёшь, Ир? Это, во-первых, не продаётся. Во-вторых, никакого отношения не имеет к морю.

- Мне лучше знать! – отрезала она и, отобрав у меня ватман, пошла к выходу. Потом подумала, вернулась и, ловко вынув из папки лист со старым рисунком, спрятала его в сумку.

- Ира!

- Всё, ушла!

***

На выставку мы с Витей так и не пошли – не успели перед отъездом. Он предлагал мне остаться и проследить за организацией, но я отказался – ничего не понимаю в организации и не хочу понимать. Иришка вряд ли сделает что-то против моих интересов, а с учётом, как я вообще попал в эту историю с галереей, даже если бы она повесила мои работы в туалете, была бы в полном праве.

Перед гонкой Витя как обычно пару дней был сам не свой. Гонял как бешеный каждую ночь и забывал про еду. Журналистов в этот раз было ещё больше, и вторым по популярности вопросом после: «Как вы стали гонщиком?» был вопрос, действительно ли мы с ним встречаемся.

В первый раз я немного растерялся. Перевёл Вите. Тот молча притянул меня к себе и поцеловал – под звук бешено защёлкавших фотоаппаратов.

- А ответ? – прошептал я, когда он позволил мне отстраниться.

- Придумай сам что-нибудь.

Я повернулся к репортеру и сообщил: «Наша личная жизнь касается только нас».

Больше мы это представление не повторяли. Я ничего не отрицал, но и не подтверждал, хотя всё было понятно и так.

В день гонки Витька приехал на трек за два часа до начала и прошёл трассу пешком – хотя делал это уже дважды. Я видел, что он нервничает, но ничего не мог сделать – разве что поцеловать его и пообещать, что всё будет хорошо.

Я поцеловал, а вот обещать не стал, потому что не знал толком, что сейчас может стать катализатором его фобии.

Витька отвечал на поцелуй долго, будто не мог напиться, но в конце концов отпустил меня и пошёл к машине. Эти секунды впечатались в мою память, будто выжженное на ней клеймо.

Я видел сквозь стекло, как Вик примеривается к рулю.