Трава-мурава

Утром Алда опять о чем-то шепталась с Верой, и Аня догадалась, что это по ее поводу. А Вера не возражала Алде, как вчера, и Аня только слышала ее вздохи. Она уже давно лежала без сна, от кухни, где топилась печь и шептались женщины, ее отделяла тонкая тесовая перегородка, оклеенная выцветшими обоями, и то, что это — чужой дом, а Вера и Алда — чужие ей люди, она почувствовала сейчас с такой суровой ясностью, что ей сделалось холодно и неуютно под одеялом. Вот оно что, вот о чем говорила мама!.. Чужие люди!.. У Веры уже улеглась вчерашняя радость от письма, которое она принесла ей, и, должно быть, Алдиным доводам она внимала более трезво и понимала, что посторонний человек в доме ей ни к чему… Так думалось Ане, она даже не старалась теперь и расслышать, о чем там шепчутся женщины. У нее было такое чувство, словно ее обманули. Но кто же ее обманывал? Ей просто показалось вчера по доверчивым и счастливым рассказам Веры, что теперь они лучшие подруги, что Вера никуда не отпустит Аню из своего дома, и у Ани так было чудесно, так хорошо и легко на душе, и вся будущая жизнь в селе представлялась уже такою ясною: по утрам прием больных в медпункте, перевязки, осмотры, потом — обход больных по вызовам, и так быстро и полезно проходит день, а вечером — с подругами!.. И когда она подумала о будущих подругах своих здесь, то первой воображалась она, Вера, а потом — эта розовощекая, веселая, со смелым взглядом Груша…

Аня услышала, как кто-то посторонний вошел в избу и что-то спросил — голос был мужской, стариковский. Аня разобрала только одно: сельсовет… Но тут Алда зашикала, дверь опять стукнула, в доме все смолкло. Видимо, гостя проводили.

Сельсовет! — подумала Аня. Вот куда ей надо идти — в сельсовет!..

Она никогда раньше не бывала в сельсоветах, не знала, что это такое, однако еще с того времени, когда она маленькой жила у тетки в Козловке, у нее осталось какое-то благоговение перед тем домом с красным флагом, куда, бывало, ходила тетка, принарядившись по этому случаю, и где решались, как думала Аня, все главные дела жизни деревни. А теперь при воспоминании о сельсовете, куда она пойдет и где все решится, Аня почувствовала то прежнее детское благоговение, с которым сейчас соединялись и вполне определенные надежды. И «чужие люди», это странное понятие, за которым ей вдруг показалось что-то холодное, равнодушное к ней, Ане, уже не пугало, не страшило ее, и когда Вера заглянула к ней за перегородку и со своим обычным «Вай!» изумилась тому, что Аня не спит, Аня улыбнулась ей радостной широкой улыбкой, как подруге, первой и близкой подруге.

— Из сельсовета за тобой приходили! — сказала Вера. И это почтение, с каким Вера сказала, тоже было радостно Ане и как будто добавляло силы и уверенности.

И потом, когда она шла по улице и искоса осматривала дома под соломенными крышами и людей, глядевших на нее с нескрываемым детским любопытством, ей казалось, что они тоже знают, кто она и что идет в сельсовет, где ее ждут, потому что ведь уже за ней приходили оттуда.

Так она дошла до церкви, на которой не было креста, а на высокой двустворчатой двери висел огромный замок, и тут и увидела дом с красным флагом: «Как до церкви дойдешь, второй дом по правую руку и будет», — как сказала Вера. Какой-то старик в пилотке махал метлой перед крыльцом, и пыль клубами золотилась в жарком солнечном свете.

— Председатель здесь? — спросила Аня у старика.

Тот перестал махать метлой и с удивлением осмотрелся, не веря, видно, в то, что вопрос этот по-мокшански задала ему именно эта девушка. Но никого, кроме нее, не было рядом.

— Председатель, говоришь? — переспросил старик и проскреб за ухом.

Аня кивнула: да, председатель.

— Товарищ председатель… э… Товарища председателя здесь нету.

— А в сельсовете кто-нибудь есть?

— В сельсовете?.. В сельсовете есть, как же.

Аня шагнула было на крыльцо, но старик с метлой поспешно загородил ей дорогу.

— Там полы моют, нельзя. — И добавил важно: — Комиссия к нам приехала. — И опять зашаркал метлой по выбитой, утоптанной, редкой и сухой травке.