Трава-мурава

— Вот, знаешь, дело было, — начинает рассказывать Семен. — Помнишь, как в одной истории? Приходит к богачу бедняк и просит взаймы хлебушка до новин. А богач завсегда рад, ему выгодно: даст рожь заплесневелую, залежалую, а получит свеженькую. И одна ему малина — что урожайный год, что засуха, отдай, сколько взял, а то и с про́центами.

— С проце́нтами, — поправила Валентина.

— А? Ты! — обрадовался было Семка, дернулся к ней, но опять наткнулся на чуждый, холодный взгляд из-под челки.

— Ну и что из этого? — спросила с усмешкой.

И правда, подумал Семка, к чему бы я говорил все это?.. А ведь только-только была какая-то ясная и точная мысль, какие-то умные слова напрашивались на вывод из этой притчи, а тут все забыл, все вылетело из головы. Вот — одним замечанием все сбила! Да и где он эту старину слышал? Или сам придумал? Эх, глупая голова!.. И, схватив бутылку шампанского, целый мешок которого приволок из Сенгеляя для Валентиновны на аверяскинские деньги, схватив бутылку, лил пенную предательскую жидкость в эмалированную кружку.

— За город Пензу, чтобы он провалился сквозь землю.

Но тут он услышал чьи-то шаги на лестнице.

— Кто-то идет, Валентиновна! — с радостью утопленника сказал Семка. Но и туг не подняла на него глаз, не посмотрела, точно все на свете было теперь безразлично нашей Валентиновне, кроме, может быть, далекого от Урани и прекрасного города Пензы, куда и летели ее мысли под гитарный перебор.

3

И Семка, и Валя одинаково обрадовались Ане — она нарушила тягостное для обоих и бессмысленное свидание. Семен — тот оживился мгновенно, стал смешно рассказывать, какая свалка была в сенгеляйских магазинах накануне денежной реформы, изображая бабу, которая шла по улице с хомутом на шее, — купила, пустила в дело денежки, не пропали!.. И правда, очень смешно Семка изображал эту бабу, и Аня не могла удержаться от смеха.

— А ты спроси, чего он сам-то купил, — строго заметила Валентина и добавила едва слышно: — Остолоп.

Семка, конечно, сделал вид, что не слышал ничего, в том числе и «остслоп», хотя, признаться, про то, что он купил, лучше бы не говорить в новогодний вечер. А купил Семка — теперь-то и сам не поймет, как это вышло, купил он у знакомого демобилизовавшегося из Германии старшины фотоаппарат и машинку для стрижки волос. Ну, машинку — это еще ладно, это еще можно понять, она и пригодиться может, но фотоаппарат-то зачем?

— Нет, Аня, ты только представь! Полторы тысячи на ветер выбросить! Ты бы лучше костюм купил себе приличный!.. Погляди, в чем ходишь-то?!

— Ну вот, разговорилась наконец-то Валентиновна!

— Нет, ты погляди, он еще и улыбается! Он совершенно не может понять, что фотоаппарат этот еще пустое место, что к нему надо кучу разного, еще учиться надо этому делу!..

— Ну, брось давай, ладно, — просит Семен. — Давай, девки, выпьем за Новый год, а? А делу этому можно и научиться. Вот буду начальником радиоузла… Ну, выпьем!

— Пей, кто тебе не дает, — бросает Валентина и опять, поправив бантик на грифе, склоняется над гитарой.

— Давай, Аня, хоть с тобой, а?

— Не хочется что-то, — говорит Аня и зевает.

Семен пьет один, пьет с каким-то злым отчаянием. Он уверен, он сказать ясно не умеет, но уверен — голову на отсеченье! — что дело не в фотоаппарате, а в чем-то другом, в этой окаянной, может быть, Пензе! Он уверен в этом. И никак не может взять в толк: зачем же в таком случае ругаться «остолопом» и корить этим фотоаппаратом?.. Или как?

— Валентиновна, — просит Семен, и вид у него такой несчастный, что Ане и смотреть противно. — Валентиновна, ты мне прямо скажи…

— Надоел же ты мне. Ну, чего тебе сказать?

— Как дальше будет, а?

Пожимает плечами, переглядывается с Аней, улыбается.

И вот встать бы Семке сейчас да и уйти, но никаких сил нет подняться. Никак не может поверить Семка, что уже не коснуться ему таких еще близких — руку протянуть! — волос, не держать этой тонкой руки, не греть дыханием своим этих длинных пальцев!.. Все оцепенело в его душе.

— Валентиновна!..

— Вот привязался!

— Я… Как теперь людям на глаза-то показаться?..

— Не морочь мне голову, иди домой… или куда хочешь, я спать хочу.

Поднимается Семка на непослушные ноги, стоит, покачиваясь, потом медленно идет к двери…

Когда гром на лестнице стихает, когда наконец хлопает внизу дверь, и хлопает так, что вздрагивает на столе бутылка шампанского, Валентина, отложив в сторону гитару и сладко потянувшись, говорит Ане:

— Теперь мы с тобой и выпьем за Новый год!..

А Семен Кержаев всю эту ночь новогоднюю шлялся по Урани, распинывал валенком потухшие костры и орал похабную частушку о городе Пенза.

Глава пятая

1

Поздним вечером 23 февраля по улице Березовой в Саранске шел молодой мужчина в сапогах, в мохнатой рыжей шапке и в довольно заношенном, кургузо сидевшем полупальто. Человек вглядывался в номера, которые были написаны и на жестянках у калиток, и на воротных столбиках, если дом стоял в глубине двора. Человек этот был Щетихин, заместитель директора Сенгеляйской МТС по политической части, и искал он дом номер тридцать пятый.