Трава полевица

Катились дни, а в моей судьбе все было без перемен. Каждый день, как и сегодня, в самое жаркое время дня — трехчасовой перерыв. Девушки уехали на обед, отцы-командиры — тоже. Мои товарищи разбрелись по лесополосе, подремать в тени. Остались мы вдвоем — я и дядя Ион. Он сидит, перебирает косы, осматривает, всё ли в порядке, перекладывает из одной кучи в другую. Я подошёл к бочке, вынул затычку, нацедил кружку воды, подошёл, сел рядом. Деревянная бочка хранит вкус и прохладу воды. Только здесь я узнал истинную ценность этой воды. У нас, в северном краю, вода, вроде бы, везде одинаковая. А здесь какую только не пришлось пить. То белая как молоко, от наличия извести, то с запахом сероводорода и жёсткая такая, что во рту стягивает. На кошарах с запахом овечьей шерсти.

— Хорошая у вас вода, дядя Ион. — говорю я. — У нас на полигоне тоже такая, только вот едем куда-нибудь, набираем в запас в резиновые бурдюки, а они чёрные, на солнце нагреваются так, что хоть чай заваривай, а на вкус — натуральная резина.

— А ты что не спишь? Не погулял вчера? — спрашивает дядя Ион.

— Да, родители слишком строгие попались, посидели немного и хватит.

Не скажу же я, что сам виноват, не получилось расстаться с Милой в первый вечер, вот и стараюсь быть плохим кавалером, что бы сама от меня отказалась.

— Тебя как зовут? — после некоторого молчания спрашивает дядя Ион.

— Василием кличут, — отвечал я.

— Вот что, Василий, хотел я тебя спросить. Конечно, если нельзя, не отвечай. Я ведь не из простого любопытства спрашиваю. Где находится ваш полигон?

— Полигон не секретный, — отвечаю, — пока стрельб нет, жители из ближайших деревень пригоняют отары овец пастись. А место, где расположен наш лагерь, называется «Зеленая балка».

— Так это же, моя родина! — воскликнул дядя Ион. — Село Тарбунары, в котором я жил, находилось там.

И дядя Ион поведал мне такую историю.

— Когда я уходил на фронт, у меня были жена и две дочери. Вернулся, а на месте моего дома — большая воронка. Село сильно пострадало. Начал строиться. Денег на котелец (камень-ракушечник) у меня не было. Пришлось строить хату из «самана». Только начал возводить стены, пришли военные и сказали, что нас выселяют, так как здесь будет полигон. Узнав это, дружок мой Микола, с которым вместе воевали, пригласил к себе в Веселиново. Он жил один. Мать в войну умерла. Сказал, что будешь мне вместо отца. Не долго жил Микола. Подорвал здоровье на войне, был ранен. Опять остался я один.

— Раз, два, три калина,

Ридна моя дивчина,

В саду ягоды рвала…

Это подъехали вернулись с обеда девушки. Вот такая побудка. И все стали выходить из лесополосы, весёлые, улыбчивые, некоторые пританцовывая. Без тени сожаления о прерванном сне, разобрали косы, встали в ряд. Разошлись девушки, теперь уже каждая подошла к своему. И вперёд! В атаку! Зазвенели косы, зашумела пшеница, укладываемая вряд, и вот снопы, снопы, из снопов крестцы. Но так долго продолжаться не может, душа солдата не терпит тишины, и над полем вновь зазвучала песня. Только теперь не строевая, а совсем другая:

— Карие очи,

очи девочьи,

милые очи,

ясны, как день…

Её подхватили все, и поплыла, заструилась песня над полем, над степью, без конца и края, словно сама радость, само счастье. Душа поёт, когда все вместе, когда труд в радость. Да, еще с такой тыловой поддержкой. Вот она — жизнь! Матушка-жизнь! Мирная жизнь! Что ещё нужно солдату.

Село Веселиново находится вдали от больших городов и больших дорог. И мало что изменилось с той поры, когда жил, когда творил Николай Васильевич. Нет ещё электричества, нет искусственного покрытия дорог. Хаты по-прежнему под камышовыми крышами. Если отвлечься от дневной суеты, то не трудно ощутить себя в ту пору, в то время. «Тиха украинская ночь» — когда-то писал Николай Васильевич. Так разве она стала другой? Притихло село, отдыхает после трудового дня, прикрытое тонкой дымкой. Любуется месяц с высоты, подмигивают звёзды. Все мои товарищи, словно сельские порубки, расходятся по селу. Каждый идёт к своей единственной, и я иду. В окошках хат мерцает тусклый свет, то ли каганца, то ли свечи. Так и кажется, что вот-вот, встретится кто-то из героев Николая Васильевича. Особенно притягивает взор труба каждой хаты. Кажется, что вот-вот появится незабвенная Солоха, сунет месяц в мешок, сгребёт туда же звёзды, что бы была тьма-тьмущая, что бы сбить меня с пути. А иду я туда, где ждёт меня моя панночка. Ещё издали замечаю на фоне белой стены хаты её силуэт. Сидит, ждёт. Я её вижу, она меня нет, кусты вишни и моя защитная одежда делают меня невидимкою. Затаив дыхание, приближаюсь вдоль плетня. Дойдя до калитки, и так, чтобы не нарушить тишину, не для чужих ушей, только для неё, только для неё одной, тихо, так тихо, словно вдох-выдох, запеваю:

— Солнце низенько,

Вечер близенько,

Выйди до мэне,

Моё сердэнько.