Трава, пробившая асфальт

Утром разбудили голоса. Я открыла глаза и увидела, что ребятня облепила окно, выходившее в сторону пожара и что-то бурно обсуждала. Нам, колясочникам, принесли завтрак, а ходячих повели в столовую, которую на скорую руку устроили через комнату от нас. Есть я не могла, только выпила чай. Через несколько минут стали возвращаться из столовой девчонки. Я попросила одну из них, Валю, поднять меня, чтоб посмотреть в окно. Перед моими глазами предстал пылающий барак, из окон валил черный дым. Перед ним стояли пожарные машины, скорая помощь, а на земле возле дороги лежало что-то, закрытое белыми простынями. Я спросила:

– А что это такое под простынями?

– Это сгоревшие пацаны, – возбужденно ответила Валя, крепко держа меня.

– Кто? – я застыла от ужаса.

– Вадим, который сабли делал из палок и золотинок от конфет. И еще другие… – в Валиных глазах были слезы. – В той палате все пацаны сгорели.

– Но я же видела Вовку и Витьку из ихней палаты. И Вадик вроде бы был с ними… – сказала я неуверенно. Вчера на поляне я точно видела, как Вовка радостно плясал на траве и орал: «Ура, мама, пожар!».

Валя в ответ пожала плечами. Да и откуда она могла знать наверняка, кто погиб, а кто уцелел.

Вадим, Вадик – новенький, его совсем недавно привезли. Этот мальчик не был похож ни на кого из наших, на вид совершенно здоровый, руки-ноги нормальные и говорил чисто, только больше молчал. Почему его сдали в детдом, да еще специализированный? Мы знали, что у него не было матери. И, видимо, мачеха постаралась избавиться от пасынка, отправить его куда подальше. И получилось, что отправила далеко-далеко – туда, откуда не возвращаются…

* * *

После завтрака со склада стали приносить новые койки, и я старалась никому не мешать и не надоедала вопросами. Но когда новые спальни уже оборудовали, выбрала момент и рассказала воспитательнице Нине Павловне Камаевой про Санькины предсказания.

– Не болтай, что попало, иначе отправим в «слабый» корпус, – прошипела Нина Павловна.

На третьи сутки после пожара все еще чадившие бревна от сгоревшего корпуса раскатали бульдозером, чтобы не тлели. Как только пожарные уехали, ребята помчалась на пепелище и притащили оттуда мою обгоревшую коляску.

Через неделю прибыла бригада строителей, и началось строительство нового здания для нас. А Саньку, продолжавшего болтать лишнее про пожар, в спешном порядке отправили во взрослый мужской психоневрологический интернат в Чугунаше. Так что можно было не бояться откровений Саньки с другого конца Кемеровской области.

Сгоревших пацанов было шестеро, все из одной палаты. Оттуда спаслись только самые старшие и крепкие – Вовка и Витька. Был в той палате мальчик, который, невзирая на запрет, курил. На него всё и свалили. Только как-то не вяжется – курящий пацан поджег в туалете окно и преспокойно отправился спать, чтобы погибнуть в огне?

В отчёте следственной группы написали, что пожар произошел из-за неосторожного обращения с папиросой невменяемого подростка. Дело быстренько замяли, а нянечек оправдали тем, что их было в ту ночь всего лишь двое на весь детдом и невозможно вдвоем спасти всех детей. А потом – нигде и никогда – ни гу-гу про тот пожар. Будто не детдом сгорел, а бесхозный шалаш, и будто в пламени погибли не шестеро детей, а ничейный инвентарь.

* * *

Что касается няни Левшиной, намеренно оставившей меня на верную гибель в огне, то в её понимании я была бесполезным балластом – не работала, не мыла полы, да еще сама нуждалась в уходе. Зачем меня спасать?

Всплыл в памяти еще один рвущий душу эпизод. Однажды мы сидели в игровой. Воспитательницы не было, только Левшина. В какой-то момент, слушая детские смешилки, я громче всех засмеялась. И тогда Левшина сразила меня фразой:

– Вот Черемнова вырастет, и ее отправят в Кедровку, и будет она там жить до самой своей смерти!

В Кедровке находился психоневрологический интернат, все знали, что это гиблое место. Прибитая безрадостной перспективой, я надолго замолчала. А в голове стучал один-единственный вопрос: неужели моя мама Екатерина Ивановна допустит, чтобы меня навеки отправили в Кедровку, как безнадежную?

После пожара

Мы понемногу отошли от потрясения, связанного с пожаром и гибелью мальчиков, жизнь потекла своим чередом. Утром няни вставали и открывали двери, чтобы проветрить помещение. Духота, большая скученность в небольшом помещении, это можно понять. Но, когда ты спишь под простыней вместо одеяла, которых на складе не оказалось в запасе, то стучишь зубами от холода. А уж когда распахивают двери и врывается сквозняк из коридора… Эти ощущения останутся на всю жизнь, дрожь и унижение пробирают при одном вспоминании.