Трава, пробившая асфальт

 Ближе к десяти часам всех разогнали по койкам, корпус затих. А в два часа ночи девочка из старшей палаты, что по соседству с нашей, пошла в туалет, находившийся в конце коридора и, открыв дверь, заорала нечеловеческим голосом. Туалет и кусок примыкавшей к нему игровой комнаты были объяты огнем.

 На ее крик прибежала Лившина, увидев, что дело нешуточное, отправила девчонку поднимать всех в палате, чтобы выбегали на улицу. Вторая нянечка, тетя Аня, побежала в «слабый корпус» звонить пожарным. Лившина начала всех выгонять на улицу.

 Вы только представьте себе, что такое поднять в два часа ночи сонных ребятишек-инвалидов! К тому же у нас было два выхода на улицу и получалось, что она их в одну дверь выгоняет, а они в другую забегают обратно. Неразумные напуганные дети.

 Я спала сладким сном, и вдруг как будто меня ктото толкнул, почувствовала, что в палате что-то не так. Открыв глаза, увидела, что горит свет. Прислушалась — из коридора доносятся крики. Через минуту в палату заглянула Анна Степановна Лившина и скомандовала, чтобы все выбегали на улицу.

 — Дом горит! Все на улицу! — выкрикнула она.

 — Анна Степановна, вынесите меня, пожалуйста! — попросила я жалобно.

 Лившина остановила на мне равнодушный взгляд, а потом отвернулась и скрылась в коридоре. В палате уже никого не осталось, все выскочили, и только одна взрослая девчонка еще медлила, что-то разыскивая, кстати, ее тоже звали Томой. Я поняла, вот Тома сейчас уйдет из палаты, я останусь одна и сгорю. Поняла, что Лившина оставила меня умирать...

 — Том! Возьми меня, пожалуйста, — выдавила я умоляющим голосом.

 Было очень страшно — потому что эту Тому не всегда можно было уговорить помочь. Но тут она безропотно взяла меня на руки и вынесла на улицу.

 Нас собрали на полянке возле конторы. Все были в трусах и майках. Ночь, хоть и июль, а прохладно. И непонятно, от чего больше стучали зубы, от страха или от холода. Под утро стало совсем холодно. Я сидела и смотрела на пламя, плясавшее на крыше нашего корпуса. И на полянке, озаренной пожаром, было светло, как днем.

 Ближайший населенный пункт от нашего детдома — мордовский поселок. Как мордовцы попали в Кузбасс — не знаю. Может, сослали в сталинские времена, а может, приехали добровольно по призыву на работу. Поселок существовал давно, и несколько человек оттуда работали в нашем детдоме. И, несмотря на ночь, они сразу, как увидели пламя и услышали крики, прибежали к нам. А зарево пожара было далеко видно. Вскоре приехали две пожарные машины, а потом запросили третью.

 В восемь часов утра нас загнали и затащили в клубную комнату административного корпуса. В это время спешно убирали из соседних комнат бухгалтерию и освобождали кабинет директора, чтобы разместить детей. Со склада принесли матрасы, раскидали по полу, и мы, испереживавшиеся и обессиленные, повалились на них.

 Но я так и не смогла заснуть, закрывала глаза и тут же вскакивала, все казалось, что у меня тлеет угол матраса. В очередной раз подпрыгнув, я открыла глаза. Передо мной стояла воспитательница.

 — Тома, ты чего не спишь? — спросила она.

 — У меня матрас горит, — пожаловалась я.

 — Где? — испугалась воспитательница. Внимательно осмотрев матрас, она догадалась, что меня мучают кошмары из-за потрясения. — Спи, у тебя нигде ничего не горит, — успокоила она и ушла.

 А я долго лежала с открытыми глазами, и вот тут-то вспомнила Санькины пророческие слова. В окнах плясали отблески пожара, шумели пожарные машины, а я лежала и думала над Санькиными словами. Ведь он же точно показал на окно в туалете! Откуда он узнал про пожар? Если бы он был ясновидящим, то бы мог и другие вещи предсказать, однако ничего подобного ни разу не выявил. Вероятнее всего, пацанов кто-то подбивал на поджог. В то время директора в детдоме уже не было, должность по очереди занимали какие-то два мужика, которых выгнали. Причем последнего за полмесяца до этого пожара. Место директора временно замещал завхоз, и со дня на день должен был приехать новый директор.

 Но как я ни напрягала свои детские мозги, ни до чего не додумалась.

 Утром разбудили голоса. Я открыла глаза и увидела, что ребятня облепила окно, выходившее в сторону пожара, и что-то бурно обсуждала. Нам, колясочникам, принесли завтрак, а ходячих повели в столовую, которую на скорую руку устроили через комнату от нас. Есть я не могла, только выпила чай. Через несколько минут стали возвращаться из столовой девчонки. Я попросила одну из них, Валю, поднять меня, чтоб посмотреть в окно. Перед моими глазами предстал пылающий барак, из окон валил черный дым. Перед ним стояли пожарные машины, «скорая помощь», а на земле возле дороги лежало что-то закрытое белыми простынями. Я спросила:

 — А что это такое под простынями?

 — Это сгоревшие пацаны, — возбужденно ответила Валя, крепко держа меня.

 — Кто? — я застыла от ужаса.

 — Вадим, который сабли делал из палок и золотинок от конфет. И еще другие... — В Валиных глазах были слезы. — В той палате все пацаны сгорели.