Трава, пробившая асфальт

 Я не сержусь на нее за эту фразу. Во-первых, мало ли что ляпнет сгоряча эмоциональная женщина, а во-вторых, подтекстом было «лучше бы она отмучалась ». Да я и сама, когда подросла, частенько прокручивала в голове ту же мысль — ну почему я тогда не сгорела? Зачем продолжаю жить, если вся жизнь будет убогой, ненужной и всем в тягость? У девчонок, что обитают со мной по соседству, есть хоть какая-то надежда выкарабкаться, они физически более-менее здоровы. А я? На что мне надеяться?

 Задолго до слов «лучше бы она сгорела» я понимала, что никому из родичей не нужна, даже родной матери. Острее всего я почувствовала это после ее очередного приезда, она тогда осталась ночевать в нашей палате.

 Возле меня в дни материного приезда крутилась девчонка Ритка, у которой родителей не было вообще. Мать уже легла, когда я попросилась в туалет.

 — Сноси Тому пописать, — попросила мать Ритку. Та согласилась, поискала ночной горшок и, не найдя его, понесла меня на улицу — я же была совсем легонькая.

 — Том, а у твоей матери теперь есть муж? — по дороге в туалет спросила Ритка, страсть как любившая разговоры про мужчин.

 — Не знаю... — ответила я и впервые задумалась. А действительно, если мать развелась с моим отцом, так вполне может выйти замуж за кого-нибудь другого.

 — Спроси у матери, ходит она с ним на танцы? — не унималась Ритка.

 Водворив меня на место, Ритка встала возле койки и стала ждать разговора с матерью про мужа. Я стеснялась спрашивать мать про ее личную жизнь, но под незримым давлением Ритки все же спросила:

 — Мам, а у тебя есть муж?

 — Есть! — немного помолчав, ответила она, не открывая глаз.

 — А вы с ним ходите на танцы? — беззастенчиво встряла в наш разговор Ритка.

 — А как же? Ходим, конечно, — призналась мать.

 Я почувствовала, что мою душу будто чем-то тяжелым придавили, и после ее отъезда снова начала беспричинно плакать время от времени. Сижу, вроде никто ничего дурного не сказал, а я начинаю реветь. Даже воспитатели отметили: что-то Томочка часто плачет. Слава богу, не требовали объяснений. Я же не желала открывать причину слез — мне тут так плохо, а у моей матери уже новый муж, с которым она беспечно ходит на танцы!

 * * *

 Приехал новый директор — Виль Михайлович Бикмаев, который будет руководить детдомом до моего отъезда. С его вступлением в должность жизнь понемногу улучшилась. Стали вкуснее кормить, наряднее одевать, наладили быт и даже организовали передвижную библиотеку.

 Благодаря директору наш детдом вошел в число образцовых и занял второе место по Кемеровской области. И нам даже закупили школьные формы. Смешно — школьные формы без школьного образования!

 Мои первые книги

 С приходом зимы, в ноябре 1965-го, воспитатели постарались возобновить прерванные занятия, невзирая на отсутствие условий, — игровые-то сгорели. Мы рассаживались прямо в палатах, в проходе между койками. Нам нарезали наглядные пособия в виде бумажных цифр и букв, и при помощи таких нехитрых приспособлений учили счету и письму. «В тесноте, да не в обиде», — шутили воспитатели. Все бы хорошо, да только опять начали учить с самого начала!

 Этому очередному повтору была причина. Старших ребят отправили во взрослые ПНИ — девушек в Кедровку, парней в Чугунаш. Ох, и невеселые места, особенно Кедровка, однако отправляли с добрыми напутствиями и наилучшими пожеланиями. А к нам из Кемеровского сборного детдома привезли новеньких — моих ровесников и с нулевой подготовкой. Стало тяжело без помогавших мне взрослых девушек, но радовало, что детдом пополнился новенькими. Хотя огорчало, что эти новенькие были несведущи ни в грамоте, ни в арифметике.

 На занятиях по устному счету я однажды поймала себя на том, что с трудом вспоминаю, какая цифра идет после пятнадцати. Хотя в шестилетнем возрасте, живя еще дома, прекрасно считала до двадцати. Стало страшно от мысли, что я становлюсь такой бестолковой и плохо соображающей.

 Однако литературная память у меня была отличная, стоило воспитателю прочитать какую-нибудь детскую книжку, написанную в стихах, и я эту книгу могла продекламировать без запинки от корки до корки, не заглядывая в нее. Всех это удивляло, меня хвалили и называли умницей. Я упивалась успехом и готова была на новые подвиги в учебе, но их от меня никто не требовал.

 Но один случай перевернул мою дальнейшую жизнь. Как-то после конца занятий, когда дети разбежались кто куда, оставив меня одну в палате, я заметила забытую на моей постели потрепанную книгу. Взгляд зацепился за красные буквы названия на обложке. Я подтянула книгу к себе и прочла по складам: «За фронтом — фронт». А внизу — А.М. Садиленко.