Трава зелёная

— И чего, часто у вас тут бывают пожары? — подтолкнув Ваську вглубь салона, сам продолжаю разговор на улице. Сразу в возок залезать не хочется. Зад от многочасового сидения ноет и просит передышки.

— Бывают… В основном спьяну. А тут ещё моду взяли эти трубки сосать… Тьфу, бесовы дети, — Емельян сплюнул, после чего поспешно перекрестился. Я, конечно, атеист, но моментально уловил несоответствие — конюх крестился двумя перстами.

— Емеля, а ты что, из староверов?

— Э-э… — мужик сначала растерялся, а потом злобно насупился.

— Да ты не тушуйся! Как верить в Бога — это твоё личное дело. Мне до него никакой охоты нет. К тому же я не из болтливых. Ладно, хватит морозиться, давай, поехали, — пришлось ускориться, чтобы отвлечь бородача от ненужных мыслей. К тому же в желудке засосало не по-детски. Ел-то я лишь утром. А доставшиеся в дороге кусок ржаного хлеба с салом погоды не сделали.

Пока доехали до дома Белкиных, создалось стойкое ощущение, что побывал на американских горках. Дорога то вверх, то вниз, то вправо, то влево… М-да, рельеф города однообразием не обижен. Ворота нам открыл мужичок с перевязанным лицом. Эдакий Бунша из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию», когда ему лицо повязали платком, чтобы больше походил на царя. Этот совсем на царя не походил. Скорее на жертву логопеда: исправить по науке неправильный выговор не получилось, пришлось пустить в ход руки. Всё равно бестолку. Шепелявил мужичок безбожно. Оказывается, зуб у него болел. Звали страдальца Прохором.

Васька, выпрыгнув из возка, тут же умчался в дом. Я же что-то разволновался… Как всё сложится? Пока стоял и думал, разглядывал двор. Дом впечатления не произвёл. Одноэтажный деревянный пятистенок на каменном фундаменте. Два небольших косящатных окна, застеклённых слюдой. Других не увидел. Порадовала труба на крыше, из которой вился дымок. Значит, топили по белому. Пока Емеля разбирался с лошадьми, ко мне подошёл Прохор и пригласил пройти в дом. Пошли… Поднялись по невысокому крыльцу, и очутились в тёмных сенях. Чуть не грохнулся. Однако мой сопровождающий двигался так, словно надел прибор ночного видения. Из сеней попали в просторное помещение с печкой. То ли кухня, то ли столовая, то ли обеденный зал… Однако, судя по полатям, понял: «Поспасть здесь тоже можно…» Короче, универсальная комната. Так же заметил ещё парочку дверей. Куда они вели, пока не ясно. А в универсальной комнате меня встретило всё семейство Белкиных.

1. Иван Данилович — глава семьи. Мужчина, примерно тридцати лет. Среднего роста, темноволосый, носит щегольские усы.

2. Мария Васильевна — жена хозяина дома. Младше мужа лет на пять. Русоволосая, глаза голубые. Вроде беременная.

3. Степан Иванович — старший сын моих работодателей и мой будущий подопечный. Похож скорее на мать, чем на отца. На вид 7–8 лет.

4. Василий Иванович — второй сын четы Белкиных, примерно трёхлетнего возраста.

— Bonjour, Madame. Bonjour, Monsieur, — здороваюсь и отвешиваю лёгкий поклон.

— Ванечка, — женщина обеспокоенно смотрит на мужа, — а как мы с ним разговаривать-то будем? Он же по-русски не говорит.

— Сударыня, — перехожу на Великий и Могучий, — можете не беспокоиться. Пётр Великий научил европейцев уважать русский язык.

— Слава тебе, Господи! — крестится Мария Васильевна, успокаиваясь — По здорову ли добрались?

— Вроде здоров, — пожимаю плечами, — но замёрз и оголодал сильно.

— Ох, а я тут сижу! — всплеснула женщина руками и соскочила с лавки. — Прохор, поди, растопи баню и натаскай воды. Гостю с дороги помыться надо! Ванечка, проследи, чтобы Емельян занёс вещи господина Леона. Марфа, забери детей и отведи в комнату. Прасковья, на стол давай накрывай…

Все тут же забегали, засуетились. Только я один, как дурак, стою в шубе посередине комнаты. Ага, стою на асфальте в лыжи обутый… Но вскоре и обо мне вспомнили. Помогли раздеться, принесли ковш с водой и небольшое корыто, полили на руки, усадили за стол…

* * *

— Как добрались, Емельян? — спросил Иван Данилович, выйдя на двор.

— Да всё обошлось, барин.

— Что, обошлось? — насторожился мужчина.

— На обратном пути тати на нас напали.

— И что?

— Так это… Мы с купеческим обозом вместе ехали. Только позади него. Разбойники выскочили, начали стрелять, обоз остановили. Господин Леон, как услышал шум, из возка выпрыгнул и, ну, бежать к лесу… У ближайшего дерева остановился и начал карабкаться вверх. «Ну, — думаю, — спужался». А потом я отвлёкся, не до него стало. Схватил Ваську и тоже в лес, от беды подальше… Затаились, смотрим… Купцы, кто успел, разбежались. Остальные кулями на дороге лежат, снежок кровью орошают. А тати уже вовсю у телег хозяйничают. Атаман их на коне разъезжает, покрикивает, торопит. И вдруг…

— Ну? — не выдержал Иван Данилович.

— Атаман на коне возле дерева остановился, на которое господин Леон залез. И тут господин Леон, как прыгнет сверху на атамана, и вместе с ним свалился в сугроб. Шею он татю сломал.

— А дальше? Что делали остальные разбойники?