Травень-остров

Другое дело, что сам рад бы взойти в такой час на вершину холма, потому что увидишь сразу не только простор, но и время. Оно лежит на всем точно тонкая позолота, и видно, какою одна и та же скала была и десять, и сто, и тысячу лет назад. Будто не на шесть сторон смотришь, а боги дали тебе зрение еще и на седьмую. А то, что на наши холмы, луга и скалы стоит посмотреть во всякий день, ты и сам убедился.

И вот, миновал я холмы и пошел лощиной. Нок-Бран встал прямо передо мной и солнцу последнему бок подставил. В лощине же стало совсем темно. Хорошо, что лес там светлый, дуброва, а не то и вовсе можно сбиться с тропы. Иду я и чувствую, будто за мной следом кто-то ступает легко и неслышно. Обернулся — никого нет. Что ж, думаю, и так бывает, что мерещится, и дальше пошел. Саженей тридцать прошел и опять слышу тот же звук. Тогда я быстро остановился и теперь уж точно услышал, как кто-то позади сделал шага два и остановился. Но я опять никого не увидел, а потому пошел дальше, и побыстрее. Здешние духи не злобны, но кто его знает, какой из них может пожаловать к нам, когда закат встает над холмами и перемешивает времена, будто пар над озером поутру. Но только дошел я до двух камней, после коих тропа карабкается вверх, покидая лощину, меня сзади окликнули.

— Кормак, сын Тулла, остановись ненадолго! — позвал меня женский голос.

Тут я, конечно, не мог не остановиться, потому что голос показался мне знакомым, только я никак не мог припомнить, чей же он.

Я обернулся и увидел, что позади меня стоит красивая женщина, в голубой тунике и черном плаще с серебряной фибулой, а волосы у нее медные, как закат. И она была прекрасна, как никакая земная женщина быть не может: кожа как снег, а на щеках румянец, как зимняя заря.

— Послушай меня, Кормак МакТулликолти, — сказала она. — Сегодня ты долго смотрел на закат над холмами и вереск и немало потешил мое сердце. Смело отправляйся завтра на лодке: если даже ветер будет очень свеж, твои ладони останутся невредимыми.

Сказала так и исчезла. А на следующий день мне и вправду повезло, потому что хоть ветер, как и положено, дул вовсю, на три локтя вокруг моего челна вода оставалась тиха, как в пруду, и я благополучно добрался до островков и назад. И рыбы поймал очень много.

А женщину я потом вспомнил, Геллах рассказывал про нее: это была Бадб, владычица заката и рассвета».

С тем Кормак отставил прочь кружку с чуть хмельным напитком, настоянным на яблоках, и отправился к наковаленке и небольшой печи. Кормак происходил из здешних мест и родился, почитай, на подоле у Нок-Брана. Он был из семьи простых рыбаков, а потому не слишком проникся книжной ученостью и едва разбирал круглые аррантские буквицы, но в изготовлении украшений из серебра ему не было равных.

Зорко больше нравилось объяснение, которое давал Мернок. Особенно занимало его то, как это древние исполины перепрыгивали с холма на холм. Вот, должно быть, земля тряслась! Впрочем, они, верно, умели так опуститься после прыжка, чтобы травинка не шелохнулась, иначе бы все их постройки от таких корчей земных развалились бы куда раньше. Тот же Мернок и еще другие старики и бродячие сказители, коих в вельхских землях отыскалось премного, любили истории про могучего богатыря по прозвищу Кулимор, что означало Черный Пес. Во-первых, Зорко одобрял имя древнего воина, а во-вторых, чтил его за то, что он не только мечом и иным оружием владел лучше всех, но и знал множество песен и всяких законов, что были в вельхской Правде, и всегда согласно этим законам поступал и умел справедливо судить поступки других. Этот воин тоже умел прыгать так ловко, что перескакивал разом через семь валов, семь рвов и семь частоколов, а ходить умел так тихо, что и ночные мотыльки не тревожились.

И еще помнил Зорко, как появился на его пути черный пес и как нашелся среди поляны след, будто и впрямь человек прилетел или подпрыгнул выше леса стоячего и облака ходячего и опустился точно посреди гари. Ошейник-талисман Зорко повсюду носил с собой и часто думал о том, что ж значат его буквицы. Геллах и другие вельхи тоже глядели на эти руны, как они их звали, но ничего путного сказать не могли. Вернее, Геллах-вельх прочел тисненное на кожаном ошейнике предсказание, но вот что оно в себе заключало и как должно было ему сбыться, истолковать не мог.

«Предоставим носителям пережитков получить свою долю; трудно выделить бедному человеку его порцию: будет убыток в кладовой из-за него», — гласила надпись. Зорко и помыслить не мог, чтобы веннская Правда названа была пережитком, да и себя бедным человеком никак не считал: мешочек с сегванским золотом уцелел во всех передрягах, а житье у вельхов длилось неспешно и бестревожно.