Травля (СИ)

Кэрол откинулась на стену и закрыла глаза, стараясь не подпустить к себе мысли о другом варианте, которые мог подслушать Патрик. О том, что она не готова к тому, чтобы умереть в этом подвале. Вернее к тому, чтобы он здесь умер, когда перестанет работать генератор, и они начнут околевать от холода. Вряд ли одеяла их спасут. Подвал был глубоким и холодным. Мороза здесь, конечно не было, но сколько они продержатся в холоде, пока не начнется переохлаждение?

Патрик не был бессмертным, как говорил Луи, по крайней мере, не в своем человеческом облике. Иначе зачем бы Луи так волноваться о том, что фанатики могут его убить? Он говорил, что Патрик еще не набрался достаточно сил, чтобы стать неуязвимым. Значит, сейчас он вполне уязвим. Ему можно навредить, убить. Он может умереть сам. Например, от холода.

Но, конечно, она этого не допустит.

Возможно, чтобы сохранить ему жизнь, ей придется все-таки сдаться. Если не будет иного выхода. Тогда ее убьют, а его заберут. Но он будет жив. А это было главным.

Глава 20

Кэрол и Патрик освободили одну из нижних полок, достаточно широкую, чтобы они могли поместиться на ней, и соорудили из нее кровать. Было тесно лежать на ней вдвоем, не раскинешься, конечно, но вполне возможно. Выбора у них особо не было. Вдвоем теплее. И лучше спать вместе под двумя одеялами, чем по одиночке под одним.

Проклятые вломиться к ним не пытались, и Кэрол с Патриком спокойно просидели в подвале два дня. Открыли банку с соком, которого здесь было предостаточно, как и еды. Пока они не голодали и почти не мерзли. Обогреватель они выключали, как только тот немного разгонял холод, опасаясь, что он может сгореть или выйти из строя, если заставить его все время работать.

Луи время от времени вступал к контакт, пытаясь их уговорить подчиниться, но пока оба были непреклонны в своем решении не сдаваться до конца. Особенно Патрик, знающий, что сдаться — значит позволить убить маму. Он злился, потому что слышал ее мысли, которые она пыталась к себе не подпустить и спрятать от него. Плохо было то, что ее мысли слышал и Луи. Мысли, что она готова сдаться и умереть, чтобы спасти его, если не найдет иного пути к спасению. Луи оставалось только ждать и взять ее измором, сломить и уничтожить, воспользовавшись ее любовью и готовностью к самопожертвованию ради него, Патрика. Но сам Патрик был к этому не готов. Категорически.

Мама была тихой и спокойной, ничем внешне не выдавая своего отчаяния, которое одолевало ее изнутри, но Патрик его видел. И сердце его разрывалось от жалости и боли за нее, а кровь кипела от ярости и негодования. Мама улыбалась и всячески пыталась его приободрить, поддержать, вселить уверенность, но ее красивые глаза были наполнены такой печалью, такой болью, она сама даже не догадывалась, как видны они через ее глаза, уверенная, что у нее получается скрыть то, что на душе творится. Так старалась выглядеть сильной и несломленной. Храброй.

Патрику хотелось плакать, когда он на нее смотрел.

Кэрол удивилась, когда он вдруг подошел к ней и забрался на колени. Обхватив ее руками, он с силой сжал ее в объятиях. С улыбкой она обняла его и погладила по голове.

— Не бойся, мой мальчик. Все будет хорошо.

— Мам… я тебя так люблю! Больше всех на свете люблю!

— И я люблю тебя, сыночек!

Она вдруг почувствовала, что он напрягся, как-то застыв, окаменев. А потом тихо завыл, едва слышно, словно заплакал маленький кутенок…

— Рик? Чего ты? — испугалась она. — Сынок, посмотри на меня!

Она попыталась отстранить его, чтобы заглянуть в лицо, но он с невероятной силой еще сильнее стиснул руки, прижимаясь к ней, не отпуская.

В голове Кэрол вдруг услышала, как он кричит. Страшно кричит.

А потом увидела себя, распластанную на полу, изрешеченную пулями, захлебывающуюся бьющей из горла кровью, увидела свой стекленеющий, наполненный ужасом взгляд, из которого быстро уходила жизнь…

— О, нет… — вырвалось у нее.

— О да! — рассмеялся сипло Луи.

— Нет! Нет! Нет!!! — зарычал Патрик хрипло, низко, не похожим на свой голосом. — Я сказал НЕТ!

Он сжал ее еще сильнее, и Кэрол скривилась от боли. Послышалось утробное глухое клокотание, которое вдруг прервалось оглушительным многоголосым воплем. Кэрол зажмурилась от невыносимого звука, пронзившего уши острой болью, и попыталась отстраниться, оттолкнуть мальчика, чьи объятия грозили ее раздавить.

Оглушенная, она не слышала торопливый топот ног наверху, испуганные голоса.

— Скорее! Холодильник! Бросайте прямо на крышку!

По доскам пола тащили что-то тяжелое, потом раздался оглушительный грохот, от которого содрогнулся весь дом, а сверху с досок в подвал посыпалась пыль и труха от упавшего тяжелого предмета.

Кэрол обмякла в руках придушившего ее мальчика, теряя сознание.

Очнулась она на полу.