Ее голос оказывается именно таким, как я всегда себе представлял. Низкий, хриплый, почти мальчишеский. Ты даже не представляешь, как меня трясет. Не знаю, бывало ли с тобой такое. Наверняка, когда ты выходил на какую-нибудь большую сцену. Все эти зрители, прожектора… Я понимаю, что, если сейчас отпущу ее, не увижу уже никогда.
— Так что, выпьем?
— С какой стати я буду пить кофе в этой помойке?
— Хорошо, давай не здесь. Где ты хочешь?
— В этом городе нет нормального кофе.
— Хорошо, тогда где?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты говоришь, что в этом городе нет нормального кофе, я спрашиваю, где бы тебе хотелось его выпить?
— А у тебя что, есть собственный самолет?
— Нет, но первый класс еще никто не отменял.
— У меня нет с собой паспорта.
— И у меня. Заедем домой, заберем паспорта и полетим, куда скажешь!
— Ты угощаешь?
— Да.
— Мы не будем спать.
— Я понимаю.
— Я хочу на Виа Венето.
— Виа Венето? Отлично! Я узнаю, во сколько рейс, и пришлю за тобой машину, идет?
— Нет, я доберусь до аэропорта сама. Как тебя зовут? Я не расслышала…
— Лев…
— Вот мой телефон, Лев. И знаешь что?
— Что?
— Тебе надо брови поправить…
В 17.45 мы сидим в самолете. Я плету Карине, что мне жизненно необходимо посмотреть какой-то там матч, но жена и не задает лишних вопросов. Уже много лет ее волнует лишь дочь. В наших отношениях какой-то там юбилейный кризис. Поразительно, что за все эти годы ни разу не поднимался вопрос моих измен. Мне удавалось выходить сухим из воды, но я сейчас не об этом…
В общем, мы летим. Я и Алиса. Немного, но все-таки говорим. Я очень осторожен, впервые в жизни боюсь наговорить лишнего. Мы летим, и я чувствую, что, как этот аэробус, лечу я.
Ты только представь себе, малой: поздний вечер, вечный город, теплый воздух. Рядом со мной, спустя столько лет, моя мечта. Я что-то говорю, она, кажется, иногда улыбается. Как она и просила, мы отправляемся на Виа Витторио Венето. Для кофе, конечно, уже поздновато. Мы пьем вино. У меня нет плана споить ее, нет. Я просто схожу с ума. От счастья. На Алисе белая рубашка. Закатаны рукава. Пуговицы расстегнуты так, что можно задохнуться. За эти годы она совсем не изменилась! Алиса спрашивает, как часто я делаю маникюр. Я отвечаю, что никогда. «Ну ладно. Пойдем в гостиницу?» — спрашивает она. «Пойдем, да».
Мы живем на разных этажах. Я снял ей самый дорогой номер, себе — обыкновенный. В ту ночь Алиса засыпает одна. Я курю на балконе, смотрю на Рим и думаю, что жизнь, наконец, моя.
Следующим утром мы возвращаемся. Какие-то пустые слова. Сообщение на прощание, в котором я благодарю ее за прекрасный вечер, и тишина. Всю неделю я сижу в своем кабинете и думаю только о том, что хочу быть с ней…
У меня есть дочь — дочери скоро в четвертый класс. Кажется, дочь не очень любит меня. Впрочем, это нормально, успокаивает жена. Ну, раз нормально…
В пятницу я вновь посылаю сообщение:
И мы летим. И все повторяется. Самолет, новый город, разве что другого цвета машины такси. На этот раз мы не идем в ресторан. Алиса говорит, что хочет побыть одна. «Я все понимаю», — отвечаю я. Мы расстаемся на весь день. Она гуляет по магазинам, я иду на матч «матрасников». Вокруг меня сорок тысяч человек, но я их не слышу. У меня только звон в ушах и имя ее: Алиса, Алиса, Алиса. Алиса, которая не подпускает меня. «Атлетико» выигрывает — проигрываю я.
Вечером стучусь в ее номер.
— Привет, я просто хотел спросить, как тебе Мадрид?
— Кажется, хорошо.
— Хочешь, останемся здесь еще на день?
— Да, пожалуй, да.
— Тебе нравится твой номер?
— Да, наверное, да.
— Хорошо, тогда до утра. Завтра, если ты хочешь, сходим куда-нибудь?
— Да, пожалуй, можем сходить. И знаешь еще что, Лев?
— Что?
— Тебе, может быть, сделать маску лица? У тебя очень сухая кожа…
Мы летаем минимум два раза в месяц.