Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

Таким образом, роль Дита во внутреннем мире депрессивного человека – это атаки на связи между эмоциями и мыслями, то есть разрушение способности чувствовать и ограждение души диссоциативными барьерами. В этом процессе он соблазняет человека, пережившего травму, предлагая сделку – замену острого, болезненного страдания, ведущего к трансформации, на более терпимое, но непрекращающееся – хроническое, «вечное» страдание. (Человек в депрессии не осознает этой замены.) Мифологически это классическая фаустовская сделка с дьяволом, то есть отказ во внутреннем мире от творческой работы скорби – от процесса, который в конечном итоге выведет из депрессии к обновлению жизни. Это сделка с «богом», который превращает страдание в насилие.

Альтернативой этой дьявольской сделке является более острое страдание, что, соответственно, предполагает способность справляться с более сильными аффектами. Как правило, для этого необходимо сочувственное участие другого человека. Только тогда становится возможна реальная работа горя, при которой страдающий от утраты человека позволяет одновременное присутствие в своем сознании чувства любви к тому, кого он лишился, а также всей полноты реальности своей утраты, испытывая при этом острую боль, которая сопровождает такое осознание. Очевидно, что психологически это одна из самых трудных задач, которые нам приходится решать. Догадываясь об этом, мы прикладываем колоссальные усилия, чтобы этого избежать. Гораздо проще и легче позволить взять верх демону депрессии («недостатку любви»), анестезирующему острую боль. Но если мы отказываемся от работы горя, благодаря которой скорбь могла бы прийти к творческому разрешению, диссоциация (Дит) снова и снова повергает нас в состояние отчаяния, пожирающее само себя, ведущее собственную жизнь, вновь и вновь, «до бесконечности», возвращая нас к себе, удерживая в своем плену отчужденную душу.

В работе «Печаль и меланхолия» Фрейд объясняет, что утрата любимого объекта постепенно прорабатывается в процессе горевания, и если этому процессу, в том числе активному воспоминанию и тоске по утраченной любви, не удается отвести необходимое для его завершения время, то человеком, страдающим от утраты, одолевает депрессия (Freud, 1917). Джон Боулби наглядно описал, что происходит с детьми, когда они не находят в своем окружении никого, кто оказал бы им помощь в совершении такой трудной внутренней работы. В своем монументальном трехтомном труде «Привязанность и утрата» он показал, что при отсутствии участия сочувствующего человека, который исполнил бы роль медиатора в регуляции сильных аффектов, сопровождающих работу скорби, процесс поначалу проходит естественные фазы от первоначального оцепенения к протесту, тоске и поисковой активности, однако затем наступает дезорганизация, ребенка охватывает отчаяние и он становится отчужденным (Дит) (Bowlby, 1969–1980). В поэме Данте мы находим ужасающие образы, которые мы можем использовать для описания внутреннего мира такой нетрансформированной скорби.

Клинический пример: случай Элен

Молодая женщина, студентка школы искусств, назовем ее Элен, пострадала от многократного физического и сексуального насилия со стороны своего отца-алкоголика и не получила поддержки от отсутствующей матери. Она приехала на первую терапевтическую встречу на мотоцикле, вся в черной коже, и потратила час на циничные нападки на свою соседку по комнате, которая недавно вышла замуж и родила ребенка. Она была жесткой и презрительной по отношению к другим, циничной по отношению к жизни вообще и очень сильно защищалась от любого осознания своей боли. Она страдала от ряда психосоматических проблем – хронических болей в спине, изматывающего предменструального болевого синдрома и рецидивирующих эпилептоподобных симптомов, во время которых она «выключалась» на несколько минут. Ее внутренняя жизнь была заполнена преследующим болезненным ощущением, что она – «живой мертвец», и ужасающими «художественными» образами переполняющей ее ярости – образами увечья и расчленения с отрубленными кистями, руками, головами.

Эта пациентка периодически впадала в отчаяние, которое сопровождалось суицидальными мыслями, ее одолевала тревога дезинтеграции. В таких состояниях ее внутренние демонические объекты приказывали ей жечь или резать себя. Ее терроризировали квазибредовые убеждения, что она – ведьма или была ведьмой в прошлой жизни, что у нее несколько раз был опыт «восприятия» опыта ее прошлых жизней, которые подтверждали идею, что в этой жизни она должна искупить некий ужасный кармический долг, возникший из-за дьявольского убийства ребенка в одном из ее предыдущих существований. Она даже мучила себя фантазией, что в своей прошлой жизни она была в отчаянных обстоятельствах, голодала, и, возможно, съела того ребенка (вспомним Дита на рисунке 3.1).