Травник (СИ)

— О психиатрической больнице мой юный друг, именно о ней и ни о чем другом, — поморщился главврач и взгляд в сторону отвел.

— Э-э-э, но я же не псих, — возразил ему, не очень понимая, к чему эта беседа.

— Конечно нет, но пойми, таковы правила! Мне искренне тебя жаль и есть желание помочь, но… — он замолчал, выжидающе на меня посмотрев. Не дождался закономерного вопроса и продолжил: — Та неприятность, в которую ты угодил вызвала широкий резонанс. Да еще так совпало, что князь требует приструнить всех, кто совсем уж вышел за рамки дозволенного. Тебе предлагают компенсацию и надеются, что ты проявишь благоразумие и подпишешь протокол с нужными показаниями.

— И какую поставлю подпись? — хмыкнул я.

— На выбор, — подвинул он ко мне картонную папку, на которой крупно напечатано «Дело», но строки не заполнены. — Возможно тут есть и твои документы, но по фотографии нам не удалось тебя идентифицировать.

— Это все, кто погиб в том ДТП? — поразился я стопке удостоверений личности.

— Нет, верхние три, остальные за прошлые года, но родственников не нашли, — пояснил главврач.

Мне на выбор предложили два варианта. И каждый из них плохо пахнет. Опять-таки, моя личность окажется засвеченной, клану Сергееву буду неугодным в любом случае, как-никак свидетель, который может изменить показания и покаяться. Черт! Уже середина августа, скоро сентябрь, а там и до холодов рукой подать. Моих средств надолго не хватит, гостиницу или квартиру снимать дорого. Впрочем, я не собирался в большом городе останавливаться.

— И чего молчишь? Вариант неплохой, — устало сказал главврач.

— Но с таким подходом я родню не отыщу, — посмотрел на удостоверение личности молодого парня, весело улыбающегося с фотоснимка, и вдруг отчетливо осознал, что не смогу взять ни одни из этих документов. Это все равно что предать самого себя. — Если посодействуете и выправите новые документы, — протянул доктору папку, — то под протокол заявлю, что не помню момента аварии. Готов подписать любые бумаги.

— Но не своей подписью, — прокомментировал Илья Федорович и вновь постучал ручкой по столешнице. — Мне эта ситуация не нравится, но пойми, нас, если захотят, пережуют и не подавятся. Ладно, иди и до утра подумай, завтра поговорим.

Попрощавшись с главврачом, я отправился в процедурную, отчетливо понимая, что из больнички необходимо делать ноги. Если завтра гипс решили снять, и это произойдет на день раньше, то ничего страшного не случится. На утро меня в больнице быть не должно!

— Да что ж вы за изверги?! Разве так можно?! Прошу, помогите вы ей! Девочка три недели мучается. От таких же симптомов ее брат умер, а вы ничего не делаете! — кричит на Семена Петровича, врача, который тут один из лучших, усталая женщина.

— Поймите, в вашем случае официальная медицина бессильна. Переливание крови не поможет, мы можем только облегчить страдания, — с сочувствием отвечает врач. — Если бы мог хоть что сделать, то, не сомневайтесь, приложил бы все силы.

— А может это все из-за того, что у нас нет денег и мы из деревни? — устало произнесла женщина.

Почему меня зацепил этот разговор? Где-то на краю сознания какая-то неосознанная мысль мелькнула. Или из-за того, что натура травника не далеко от целителя ушла? Кстати, Семен Петрович про последних что-то женщине говорит и какие-то астрономические суммы называет. Слушать не стал, решил познакомиться с больной и посмотреть, что у нее за проблемы. Бочком прошел в процедурную, где на топчане лежит девочка годиков четырех на вид и больше никого. Медсестры нет, опять, где-то чаи гоняет, а за дверью женщина уже в истерике кричит, что у нее нет возможности найти двадцати тысяч, даже если она все свои органы продаст и, то такую сумму не наберет.

— Ты кто? — спросила девочка, подняв на меня свои большие глаза.

— Больной, лечусь тут, — поднял я руку в гипсе. — Слушай, а ты чья будешь? Вроде никогда тебя не видел. И еще, где тут больная-то, чья мать в коридоре с доктором спорит?

— Я и есть больная, — тяжело вздохнув, ответила девочка. — Тут еще никогда не была, а доктор он хороший, понимающий, сделать только ничего не может. Маму очень жалко, одна она останется, совсем одна. Хотя, может Лай и Барсик ее немного утешат, когда меня не станет.

— А это кто? — сглотнув непроизвольно возникший ком в горле, спросил я.

— Ты про Лая и Барсика? Неужели непонятно? Это наша собака с котом! — осуждающе посмотрела на меня девочка.

— Понятно, — кивнул я и присел рядом с ней на кушетку. — Скажи, а почему ты во взрослой больнице оказалась?

— Как заболела, так мы уже много, где побывали, — ответила та и на ее глазах выступили слезы.

— Ты чего? — забеспокоился я.

— Очень больно, но скоро все пройдет, маме не говори, — прошептала та и закусив губу свернулась калачиком.

Погладил ребенка по голове, по ее вьющимся русым волосам и направил часть своей энергии для диагностики и обезболивания. Неожиданно, но обратная связь не сработала, однако, девочке стало лучше.