Требуется чудо

— Ты еще там? — Он имел в виду предзащиту, так, кажется, назвала ее Валерия.

Усмехнулась:

— Я еще там. Не все высказала…

— Ну досказывай, — согласился Александр Павлович. — Можешь вслух. Считай меня шефом — деспотом и рутинером.

— Ты не деспот, — она легонько, кончиками пальцев, погладила его по щеке. — Ты добрый и тактичный. Ты во всем со мной соглашаешься: тебе так удобнее. Ты не стремишься меня переделать…

— А все стремятся?

— Не все, но многие. Вот шеф, например…

— Какой негодяй!.. А ты, естественно, не даешься?

— Естественно.

— А если и я начну тебя переделывать?

Сказал вроде в шутку, а прозвучало всерьез. И ответила Валерия серьезно:

— Уйду, Саша… — Она отвернулась, смотрела вперед. Впереди шла «Волга», на ее заднем стекле качалась зеленая ладонь с желтой надписью по-английски: «Внимание!» — Только ты не начнешь. Тебе этого не надо. И лень.

— Как знать…

— Знаю, знаю… — И замолчала, даже глаза закрыла. Устала, видимо, здорово.

«Тяжко вам бои даются, — думал Александр Павлович. — Вот уж и вправду не женское дело… Воины… А качать науку с боку на бок — женское?.. Много ль та девочка науке должна? Да ничего не должна!.. Вот наука ей должна. Как роды, к примеру, облегчить, совсем обезболить. Чтоб нарожала она с десяток мужиков. Воинов…» — улыбнулся про себя: по нынешним временам «десяток» — число нереальное, двое — уже перебором считается. Заикнись сейчас Валерии о втором ребенке — убьет. И вовсе не потому, что одна: был бы муж — его убила бы…

— Наташа дома? — спросил Александр Павлович, когда в лифте поднимались.

— Дома… — Валерия посмотрела на часы. — Уроки заканчивает.

— Точно знаешь?

— Есть домашний график.

Не преминул — вставил:

— В какой системе координат?

Посмотрела на него с интересом.

— Все-таки обиделся…

— Ни за что! — отчеканил. — Просто умные слова на ус мотаю.

— Ну-ну… Не забудь, что ты звонок обещал починить. Причем не мне обещал — Наташе. Она сегодня спрашивала…

— Про звонок?

— И про звонок, и про фокусы. Купил ты ребенка, иллюзионист… — затвердила наконец, как цирковая профессия Александра Павловича называется. А может, и раньше знала, только нарочно перевирала.

…Валерия принимала ванну или душ, Александр Павлович чинил звонок, а Наташа, которая, оказывается, график опередила, уроки уже сделала, стояла рядом с Александром Павловичем и держала винтики и изоляционную ленту.

— Запоминаешь? — спросил он.

Она кивнула.

— В другой раз сама сможешь?

— Вряд ли.

— Почему?

— Мама говорит: я к технике неспособная.

Разумно. Только с чего бы Валерии делать столь «антиэмансипационные» выводы? Не в ее стиле…

— А к чему ты способная? Она пожала плечами.

— Не знаю.

— А мама знает?

— И мама не знает. Это-то ее и расстраивает.

— Рано расстраиваться. Тебе десять?

— Десять. Мама говорит, что в десять лет человек уже должен определиться.

«Неопределившаяся» дочь — это, конечно, не может не огорчать Валерию. Интересно: сама-то она в десять лет знала про свои технические чудо-способности?..

— Слушай, а может, тебя в цирк взять?

— Как это?

— Ну будешь артисткой.

— Как это? — повторила. А глаза загорелись, рот приоткрылся, даже винтики в кулаке судорожно зажала.

Александр Павлович тут же пожалел о сказанном: такими обещаниями перед детьми не бросаются.

— Обыкновенно — как… Ты в цирке-то была хоть раз?

— Была. Ребенком.

— А сейчас ты кто?

— Сейчас я — сознательный элемент общества.

— Красиво! — восхитился Александр Павлович. Он привинтил последний винтик, надавил кнопку. Звонок загудел ровно и мощно.

— Звонят! — крикнула из ванной комнаты Валерия.

— Это мы! — крикнул в ответ Александр Павлович. Захлопнул дверь, отдал отвертку Наташе. — Слушай, элемент, у тебя завтра когда уроки заканчиваются?

— В два десять. А что?

— Я к школе подъеду и увезу тебя в цирк. Хочешь?

— Насовсем? — В голосе ее слышался ужас пополам с восхищением.

Александр Павлович и не хотел, а засмеялся.

— Пока на время. Часов до шести. А потом мы вместе за мамой заедем.

— Надо спросить у мамы, — сказала Наташа.

— А если б насовсем, то не надо? — провокационный вопрос.

Наташа помолчала. Смотрела в ладошку, катала по ней отверткой оставшиеся винтики. Потом подняла глаза, и Александр Павлович неожиданно уловил в них какое-то сомнение.

— Наверно, не надо… Насовсем мама все равно бы не разрешила… — И пошла в комнату: винтики и отвертку в стол прятать.

А Александр Павлович так и не понял: то ли она не спросила бы и ушла сама, как «сознательный элемент общества», то ли и спрашивать не стала бы, потому что все равно не уйти? Впрочем, интерес у него был чисто риторический…