Требуется добрый человек

…В оперном театре давали премьеру. Исполнитель партии Фигаро был настолько расторопен и искрометен на сцене, что сидящий в последнем ряду бригадир Иван Константинович подумал: «Вот мне бы такого в бригаду…» Председатель ученого совета Пал Палыч, сидящий в двадцатом ряду, наклонился к жене и сказал: «Эх, если бы такие парни шли в науку…» «Цены ему на стадионе не было бы», — прошептал про себя бывший чемпион по бегу. А в голове начальника пожарной охраны, восседающего в первом ряду, пронеслась мысль: «С такими способностями только в пожарные».

В программке значилось: «Фигаро — артист Б. Барабанов».

ОБЫВАТЕЛЬ

Неделя, как обычно, началась с понедельника. Сижу я в своем отделе и работаю. Сегодня понедельник, думаю, завтра вторник, а там уже до пятницы недалеко. А в пятницу — аванс! Хорошо!

Настроение, как всегда, бодрое. В помещении светло, тепло, на улице снежок на солнышке блестит. Отчеты с расчетами сходятся. Зубы не болят, гриппа тоже не наблюдается. Что еще человеку, думаю, надо для счастья. А вокруг суетятся мои коллеги. Все чем-то недовольные, друг на друга серчают. Инженер Кротов на инженера Петрова дуется за то, что тот его проект покритиковал. А Петров инженеру Кротову премии за отличную работу простить не может. Вот и переживают, отравляют друг другу нервы. Плановик Лопухов опять строчит в кассу взаимопомощи о материальной помощи, а машинистка студентка-вечерница Зося выбивает себе по телефону голландские сапоги. Я на солнышко смотрю в окно и радуюсь дню, небу, белизне снега. Ни дубленка меня не терзает, ни премия, ни повышение. Тепло, светло, зубы не болят…

Меня шеф вызывает в свой кабинет. Вхожу, здороваюсь, как положено.

— Садитесь, Ванев, — строго говорит.

Вид у него неприступный, авторитетный.

— Не доволен вашей работой, — говорит, — ошибок много допускаете да и вообще пассивны.

Он повертел в руках мой отчет за прошлый месяц.

— Очень много недоработок.

— Правильно, — говорю, — учту и исправлюсь…

— Я с вами не шучу. Придется вас прогрессивки лишить.

— Совершенно с вами согласен. Я сам об этом думал: недостоин ее.

Тут шеф растерялся и странно посмотрел на меня.

— Солнышко какое на улице, — говорю, — хорошо. Мороз и солнце— день чудесный. И зубы не болят — хорошо. Вы на лыжах не катаетесь, очень полезно, — говорю.

— Послушайте, Ванев, вы бросьте дурака валять.

— Постараюсь, — говорю, — а вы зря спортом не занимаетесь, от инфаркта помогает.

— Идите, Ванев, вы свободны.

Ну что ж, на то он и начальник, думаю, чтобы сердиться.

— Хорошо, что я не начальник. Отвечай за каждую ошибку. Требуй со всех, ругай. Свою нервную систему изнашивай, а в результате на тебя еще обижаются. А тут еще начальство сверху за шкирку возьмет. Ну-ка, мол, объясните, так-перетак, что это и почему. Тут и гипертония, и желудок, и инфаркт, и прочие начальственные болезни…

Попрощался я с шефом душевно и вышел. А в отделе жизнь кипит. Телефон нарасхват. Телеграфирует в разные концы комбинации дубленок, дач, диссертаций, подписок на академические издания.

— Ну как, были у шефа? — с выжидательной улыбкой спрашивает Лопухов.

— Очень интересный разговор состоялся, — говорю.

— Ругал? — нетерпеливо спрашивает он.

— Да нет, что вы, — говорю, — насчет лыжных прогулок разговаривали.

— То есть как? — занервничал Лопухов.

— Насчет вас спрашивал, — говорю. — Как Лопухов работает?

Тот аж дугой выгнулся. Глаза у него так и забегали, как квартирные электросчетчики, когда включены одновременно все лампы, телевизор, холодильник и стиральная машина.

— Ну, а я, — говорю, — премию нужно давать Лопухову. Заслуживает.

Лопухов захлопал белесыми ресницами, растерянный.

Сел я на свое место. Ну что, думаю, Лопухов. Натура у него такая от природы. Он, может быть, и думает что-то хорошее сделать, а у него гадости выходят. Любит премии получать, а их ему не дают. А у него семья большая, дочь все никак замуж не выйдет. Вот и пишет анонимки. Его тоже понять нужно. На улице повалил снежок. Хорошо. Зубы тоже не болели, а до конца рабочего дня четыре часа остается. Хорошо. Завтра уже вторник. А вечером по телевизору детектив обещали.

Вижу, меня секретарша-вечерница рассматривает. Чегой-то вдруг она мной залюбовалась. То не здоровалась, а теперь глаза наводит. С женихом, что ль, поссорилась?

— Вот смотрю я на вас, Ванев, — обиженно говорит она, — нет у вас никаких интересов, стремлений, даже каратэ не занимаетесь. Костюм уже третий год подряд носите, портфель с залатанной ручкой. Плащ и пальто носите из ширпотреба. Одним словом, живете как последний обыватель…

Пригляделся я к ней внимательней, а у нее прическа новая и джинсы другие. А никто этого не заметил. Все своими проблемами заняты. А она женщина молодая, нужно как-то к себе внимание обращать. А то так и состаришься незамеченной.

— Как прическа, — говорю, — вам идет, прямо как в журнале иностранных мод, да и джинсы гармонируют.

Она вспыхнула. На лице румянец выступил.