Требуется идеальная женщина

Я не могла поверить своим ушам. Эти люди, родившиеся мужчинами, сумели перехитрить природу и стать не просто женщинами, но образцами женственности, более женственными, чем сами женщины. Карлос объяснил мне, что все эти фотографии художник сделал в районе «Мулен-Руж». В годы правления генерала де Голля трансвестизм был запрещен. Если этих людей задерживали на улице, на них составляли полицейский протокол, в котором писали: «Мужчина, переодетый женщиной не в период карнавала». И вот в это время, на рубеже шестидесятых, швед Кристер Стрёмхольм фотографировал своей «лейкой» трансвеститов и транссексуалов. Ради этого он решился разделить с ними их жизнь: селился в одном из редких дешевых отелей, соглашавшихся сдавать номера этим странным созданиям, и вместе с ними трясся от страха, когда вокруг рыскала полиция. Кристер, Нана, Белинда и Джеки существовали в перевернутом мире: они просыпались, когда парижские труженики шагали к метро, возвращаясь с работы, и в пять часов дня, надев темные очки, садились завтракать. Кристер Стрёмхольм был с ними неразлучен, он долгими часами наблюдал, как они одеваются, бреются, сооружают себе прически и наносят макияж. Фотографии Стрёмхольма бесконечно далеки от Парижа с глянцевых снимков Дуано, потому что шведский художник видел особое достоинство в прославлении маргинальности, которую общество не желает замечать. Там была еще Жану — в детстве родители подвергли ее лечению электрошоком, потому что сочли, что она ведет себя слишком женоподобно. Была Кобра, которую прежде звали Лотос; она сменила имя, когда в супермаркетах появилась туалетная бумага с таким названием. «Раз они говорят, что у меня змеиный язык, пусть меня и зовут Коброй!» Была Мари-Жозе — во время Второй мировой войны ее депортировали, и по возвращении из лагеря она решила стать женщиной. Наконец, была восхитительная Джеки, любившая цыган и кино тридцатых. И ее лучшая подруга, красавица Нана, уроженка Орана.

Тонкие браслеты, подчеркивающие изящество запястий; крупные серьги, повторяющие рисунок подбородка; пуловер, надетый на голое тело, дабы подчеркнуть фактуру кожи, — разглядывая фотографии этих мужчин-проституток, я училась искусству макияжа. На свете не было никого более женственного, чем эти мужчины, которые показывали мне, каким жестом касаться рукой плеча, как красить глаза, какую позу принимать, ложась в постель. Почему? Потому что они задавались тем же вопросом, что и я: «Как стать женщиной?» Самый важный, ключевой вопрос.

Так вышло, что Нана, Белинда, Джеки и Кобра вдруг оказались рядом со мной на скамейке, словно добрые феи из старинной сказки, спешащие на помощь тому, кто попал в беду. Мы сидели вместе на площади в Венеции и ели четвертушку остывшей пиццы. Феи склонились надо мной и шепнули, что это и правда глупо — идти на вечеринку и надеяться, что из этого что-нибудь получится.

— Но тебя никто не осудит, потому что никому нет до тебя дела, — сказала Нана. — Как часто люди не позволяют себе сделать то или другое только из-за того, что кто-то якобы косо на них посмотрит.

— Полный идиотизм, — подтвердила Джеки. — Но в идиотизме главное — идти до конца. Тогда он оборачивается отвагой. А все эти уроды, которые мешают нам жить, потому что мы боимся, как бы они не подняли нас на смех, в могилу вместо нас не лягут. Мало того, они даже на наши похороны не придут.

— Дорогуша, — сказала Белинда. — Твоя любовь — это карикатура.

— А твое упорство нелепо, — добавила Джеки.

— Но надо верить в красоту и в героизм нелепости, — подбодрила меня Нана.

— Потому что люди «хорошего тона», — заключила Кобра, — смертельно скучны, а скука заразительна.

Вероника

В назначенный час Жерар Рамбер пришел за нами в бар «Гарри». На нем был костюм из сирсакера цвета яичной скорлупы, переходящего в цвет сливочного масла, под мышкой он держал номер «Репубблики». Под пиджаком угадывалась тонкая льняная сорочка, темно-синяя и слегка помятая. На ноги он надел ярко-оранжевые галоши, чтобы обезопасить свои мокасины на случай аква альта. Он вел себя как человек, которому все равно, что подумают о нем окружающие, и его пренебрежительное отношение к тому, нравится он кому-то или нет, делало его неотразимым. Я познакомила его с Мишелем. Они тепло пожали друг другу руки. Затем Жерар подтвердил, что ресторан «Иль Франчезе» пользовался в Венеции большой популярностью, следовательно, шансы, что Вероника придет на вечеринку, довольно высоки.

Перед баром «Гарри» нас ждало водное такси — мотоскаф лакированного дерева; в кабине стояли обтянутые белой кожей банкетки и витали ароматы женских духов, масла моноя и ванильного крема. По дороге Жерар объяснил нам, что сам едет на прием потому, что должен, но надолго не останется, так как тамошняя публика его не воодушевляет.

— Работа есть работа, — вздохнул он.

Вдалеке показались огоньки гирлянд, развешанных в саду вокруг виллы, стоящей на берегу Лидо.