Требуется король

Толстый лысый харчевник, увидев входящих посетителей, крикнул служанке:

— Поскребла середу[1] чернавка[2], и будя. Гляди-кось, щапы[3] пожаловали!.. А ну, живо, примай их, не то шелопугой[4] огрею по потылице[5]. Вам чего будет угодно? — обратился он к «щапам». — Ежели выть[6], так, должно, рано. Скидайте cпанечки[7], али вы так, налегке?.. Пеструху не желаете?..

— По-каковски это он? — не понял Василько.

— По-старинному, — тихо ответил Дэ-Семь. — Он такими словами посетителей завлекает… Пеструха — это значит перепелка.

— Аль рябу?..

— Рябчиков тоись, — как бы перевел Дэ-Семь.

— Надысь гляжу, — болтал без умолку словоохотливый харчевник, — вроде курева[8] вдали… Опосля развеялось, и вижу отсель меты[9] коня на хряще[10], а еще чуток — входит поляница…

— Богатырь, — пояснил Дэ-Семь.

— Хороший был гость — с аппетитом и щедрый.

— Нам, хозяин, — степенно начал заказывать Дэ-Семь, — подай щей по котелку, опосля двух пеструх, еще погодя — по рябе на брата и кваску запить.

— Добре! — кивнул харчевник. — Чернавка! Слыхала, небось?

— Да уж как не слыхать? — отозвалась служанка. — Как есть бегу… — и, не торопясь, направилась на кухню.

— Не много ли на завтрак? — ужаснулся Василько.

— Еще может не хватить! — подбодрил Дэ-Семь. — Это короли по яйцу, по шматку сала да по буханке хлеба, больше по утрам не принимают — важничают. А нам с тобой негоже привередничать: нонче солдат, а потом, гляди, — ферзь уже! Я кем только не был за свои жизни…

И точно: аппетит разыгрался у Василько отменный — все съел да еще косточки обгрыз. Сказано: воздух свежий да сон в палатке — не то, что в пионерских лагерях. Дома́ по многу этажей, мебель полированная, форточки не открыть, чтоб детей не простудить; а в турпоходы на машинах едут километров двадцать, потом пройдут пешком (всё больше по дорожкам) километра два — и снова по машинам.

Обо всем этом рассказывает Василько, а Дэ-Семь диву дается.

— А скоро будем вертолетами летать в горы, — хвалится Василько. — А вниз по канатной дороге съезжать… Природу же, в основном, по телевизору наблюдать…

— Ишь ты! — дивится Дэ-Семь и вроде бы так просто спрашивает: — А кто же в шахматы играть будет?

— Так уже машины играют, — отвечает Василько.

— Да ну?! Значит, машины и ездют, и на горы летают, и природой любуются, и в шахматы резвятся?..

— Правильно.

— Это ж вы все чисто в рабы попали! А спасать некому — от машин тоись?

— Спасать?! — смеется Василько. — А мы и не жалуемся!

— Так рази из вас короли будут?! — сокрушенно воскликнул Дэ-Семь.

— А мы к этому и не стремимся…

— Всю жизнь, значит, в пешках? То-то и оно, что в голове своего короля нету, — машинам все поотдавали! Ну, там ездить, летать либо в телевизоры глядеть — ладно, куда ни шло… Но чтоб машиной в шахматы играть?!

— Господи Исусе! — в ужасе произнес харчевник, прислушиваясь к их беседе.

— Так это для развития науки и развлечения.

— Во-во: машина развлекается! А книги?

— Тоже машины пишут.

— И читают?

— Читают.

— Хорошо, если вам что расскажут, а если не пожелают? Так неучами и останетесь?..

— Почему?! Машины человеку время экономят.

— Для чо? Новые придумать? Им служить?..

— А хотя бы!

— Самим же в пешки податься? Да где там! Из таких пешек только пешку и сотворишь…

— Так и у вас, — упорствует Василько, — техника есть. Вертолеты, телевышки, автомашины…

— Это на том берегу, — прерывает Дэ-Семь. — У нас для того нигде и мостов нету! Усёк?

— Усёк.

— То-то! Шахматы — это душа человека, а в нее, в душу, с машиной не лезь! Не то она и ее отымет. У тебя пружина будет, а у ей — удовольствие!

Тут Василько как заплачет!.. От неожиданности Дэ-Семь растерялся, потом обнял его и быстро заговорил:

— Да ты чо? На меня? Так ведь я по неразумению своему… Живи с пружиной!

— Нет, милый вы мой Дэ-Семь, — взял себя в руки Василько. —Техника техникой. Человек для себя ее и придумывает и командует ею… У меня хуже: волшебником я стал. Вот.

— Как это — волшебником?!

— Ну, не совсем, чтобы… а что задумаю — исполняется.

— Всё-всё?

— Да.

— Неужто всё, что пожелаешь? — никак не верилось Дэ-Семь.

— Всё! И никакой самостоятельности: все делается без всяких моих усилий…

— Чур меня! — суеверно прошептал харчевник.

— Так не годится, — согласился Дэ-Семь. — Деды наши немало сказывали о волшебстве… Оно, конечно, штука хорошая. Но только применять и его с умом надо… Слышал я, что к волшебству прибегать следовает, когда сам чего не сможешь достичь. Так?

— Ага.

— Или если прижмет тебя к самому что ни на есть краю. А ежели твоего ума хватает и своими силенками одолеваешь, тогда без волшебства желательно, иначе нутро свое человечье утеряешь и останешься вроде как с пружиной, но без души!

— Вот и со мной такое происходит.

— А как же ты вчера проиграл? — хитро спрашивает Дэ-Семь. — Забыл команду дать своему волшебству?

Василько плечами пожал: не знаю…

— У нас волшебство только на том берегу действует, — пояснил Дэ-Семь, — а тут — нет… Да закинь ты это свое волшебство. Не знаю, в чем оно у тебя… Живи сам!

— Закинул.

— И чо?

— Не проходит…