Требуюсь Я!

Максим припарковался за несколько домов от «Шаляпина», а мне места не было, и я стала ездить кругами – мимо Таврического сада, Смольного собора. На втором круге они уже подходили к двери ресторана – я опять погудела, хотела сказать, что сейчас приду к ним, мешать не буду, выпью с ними кофе и уйду.

Когда я вошла в ресторан, он ее обнимал. Они целовались. Не знаю, что и сказать.

Уйти, не уходить, устроить сцену? Какую? Я же все-таки привыкла к сценам, сколько сцен я написала, наверное, сотни, если считать вместе с теми, что я переписывала. Так что у меня много вариантов:

– Уйти.

– Подойти и молча смотреть страдальческим взглядом.

– Подойти и хряпнуть вазу об стол.

– Подойти и молча плакать (слезы текут по неподвижному лицу).

– Диалог (не знаю, что можно было сказать Максиму, просто в кино бывает нужен диалог).

Но все это, оказывается, – для других, для персонажей. А для меня совсем другое: я просто замерла, как будто у меня отнялись ноги. Стояла, не в силах двинуться с места.

И когда Максим перестал ее целовать, поднял голову и увидел меня, знаете ЧТО он сказал?

Господи, продюсер, человек, отсмотревший километры пленки со сценами измен, человек с высшим образованием, выпускник ВГИКа… Он сказал:

– Это не то, что ты подумала…

Что же будет дальше? Что я буду делать?

Молча уйти в машину, унося с собой свое разбитое сердце, приехать домой, собрать вещи, обнять Надю, уехать на Север – не могу. Как я покину дом, у меня там бизнес.

Поеду домой и выкину его вещи из окна – да, да!.. Выкину все. На Невский! Окна же наши выходят на Невский. Машины едут по Невскому, а перед ними летят рубашки, галстуки. Носки. Кому-то на бампер падает пальто.

Под нашими окнами почти всегда гаишник стоит. На Невском. Ему на голову упадут последовательно: рубашка Максима, брюки Максима, пиджак Максима, галстук… последними полетят галстуки, как лебеди над Фонтанкой. Эффектная сцена… Сценаристка – это не просто профессия, это образ мышления. Когда я пишу и не вижу сцену, я ложусь на диван (Надя думает, я сплю, а я работаю), закрываю глаза и вижу: все встают передо мной, как живые.

Максим целуется с ней, я их вижу, у меня отнялись ноги – это я придумала. На самом деле я просто подстриглась.

Пока стриглась, спросила у своего парикмахера («парикмахер» звучит несовременно, почти как «дамский мастер», а сейчас мы говорим «мальчик, который меня стрижет»), не знает ли он хороших учителей английского. У парикмахеров обычно есть все, но вот у моего не нашлось ни одного учителя английского.

Я задумалась об учителях, потому что в школе обычно бывают учителя.

Никогда еще никого не нанимала на работу. Кроме Нади двадцать лет назад, но это было совершенно неформально: я спросила ее, не могла бы она… а она сказала «ладно уж». А сейчас все будет по-настоящему, с интервью, резюме и фотографией анфас и в профиль.

Для того, чтобы нанимать на работу и требовать фотографироваться анфас, нужно знать, сколько я буду платить.

Чтобы знать, сколько я буду платить учителям, нужно проанализировать рынок (кажется, это называется провести маркетинговое исследование).

Маркетинг занял минуту: в частных школах и на сайте «Репетитор СПб» час учителя стоит 300–1000 рублей. Учитель в частной школе платит налог 13 процентов, а репетиторы должны заплатить сайту – не помню, сколько именно. Но думаю, они избегают платить сайту.

Вот мое решение: буду платить 1500 рублей в час.

Почему же не самую низкую цену, не среднюю цену и даже не самую высокую, не тысячу, в конце концов?

– Почему? Почему не триста, не семьсот, не тысячу, в конце концов? – спросила Надя, осуждающе спросила, недоброжелательно.

По-моему, в ней говорит ревность: учитель получает в час столько же, сколько она в день. Ревность, понятное дело: сценаристам тоже платят по-разному: одному за серию платят в два раза больше, чем другому… в два, а то и в три! Отсюда истерики, глубинные обиды: сколько тебе платят, столько ты стоишь.

Не хочу знать, сколько Максим заплатил ей за сценарий: вдруг она стоит в его глазах много больше, чем я. У меня язык не поворачивается спросить Максима.

Тем более я знаю от моего верного шпиона на студии: она стоит в его глазах немного больше, чем я. Немного, но больше. …И по-вашему, это не измена?

Итак, почему я решила платить 1500 рублей в час? Потому что 1500 круглое число и звучит приятно.

Зинаида-олигарх сказала, что я пойду по миру.

А Надя сказала «ну-ну».

– Ну-ну, – сказала Надя.

Она все еще в плохом настроении.

– Надя! У вас все еще депресняк или уже все в порядке?

– Аня! Не спрашивайте меня. Я теперь всегда буду такая: радости нет. Раньше проснешься, солнышко, и уже настроение жить… А теперь, ну что уж теперь: нужно доживать… Пирог с капустой? Нет. Могу вот яблоки запечь, а пирог – нет: вся капуста ушла на голубцы, нужно за капустой идти, а мне лень. Раньше-то все было не лень, быстренько сбегаешь, и все, а теперь лень. Идите сами, если хотите. Вам нужно, вы и идите. А у меня возраст дожития.