Трейдер. Деньги войны

Мистер Берглин, глава штаба Гувера в Пенсильвании, явился в Лоренсвилль практически одновременно со мной — телеграмму отцу я отправил задолго до выезда, а дозвониться в Филу и найти там нужного человека заняло от силы полчаса.

Еще часа полтора занял обед, то есть динер, и только потом мужчины удалились в курительную комнату. Горацио Берглин уселся в кресло, вытянул длинные ноги и пригладил обильно усеянные сединой волосы:

— Вас, молодой человек, наверняка интересуют положения платформы мистера Гувера относительно регулирования радио?

— В очень малой степени, — улыбнулся я как можно приятнее.

— Вот как? — его мясистые щеки дрогнули.

— Меня больше интересует как мистер Гувер собирается уменьшить государственный долг при одновременном снижении налогов.

Отец, сидевший рядом с Берглиным, отвернулся, чтобы скрыть усмешку.

— Однако! Вам, молодой человек, палец в рот не клади! Например, путем взыскания репараций с Германии.

Битый час мы обсуждали экономическую программу будущего президента. Ничего, что могло бы предотвратить биржевой крах, я не услышал и с чистым сердцем подписал чек на пятьдесят тысяч долларов в фонд избирательной кампании, после чего практически выпал из разговора.

— Сторонник прав негров? Полнейшая чушь, мистер Грандер! — тряхнул брылями Берглин. — Более того, мистер Гувер считает, что необходимо ограничить иммиграцию, оградить Америку от проникновения коммунистических элементов, но я считаю, что этого недостаточно. В новые времена нужны новые методы.

— Какие же?

— Во многом стоит взять пример с мистера Муссолини.

Вот тут я насторожился, прямо как Штирлиц.

— Вы посмотрите — в течении двух-трех лет он избавил страну от смутьянов, выправил финансовое положение…

— … втрое срезал число избирателей, — невинно поддакнул я.

— Да, молодой человек, да! Но скажите, из имевших право голоса многие ли понимали хоть что-нибудь в управлении государством? Они голосовали за анархистов и коммунистов!

Ну лапочка же. Правда, сейчас всего лишь конец 1928 года — а кто-то верно сказал, что умри Гитлер в 1935-м, ему бы по всей Германии памятники стояли. И ведь пока мистеры берглины не обожгутся, пока наверх не вылезет мурло тоталитарного сколачивания нации, для чего допустимы любые методы и любые жертвы, так и будут считать фашиков респектабельными политиками и с умилением смотреть на их дела.

А потом поздно будет.

Глава 19 Игра на повышение

Хорошо, что в избирательную кампанию Гувера мы вписались буквально в последний момент. Не в том смысле, что успели, а в том, что все быстро закончилось и кроме двух или трех избирательных банкетов время тратить ни на что больше не пришлось.

На одном из них меня познакомили с национальным героем, Чарльзом Линдбергом, тем парнем, что в одиночку долетел из Нью-Йорка до Парижа. Кавалер несколько наград и полковник в двадцать шесть лет отличался не только ростом, возвышаясь над собравшимися минимум на полголовы — но и совсем мальчишеским лицом. Даже я выглядел взрослее, хотя Грандеру-младшему едва стукнул двадцать один.

Вокруг местного Гагарина вились разного калибра республиканцы, старательно подставляясь под вспышки фоторепортеров. Мне, в отличие от партийных деятелей, паблисити не слишком нужно, так что я держался в сторонке, но речи улавливал.

— … некоторые расы продемонстрировали превосходные способности в проектировании, производстве и эксплуатации машин, — вещал Линдберг как по-писаному. — В целом, рост нашей цивилизации тесно связан с этим превосходством.

Слушатели согласно кивали, здесь каждый второй по меркам XXI века — расист, а каждый первый — антикоммунист, и слова летчика находили искренний отклик.

— Непреложным фактом является, что люди определенно не были созданы равными, — Линдберг изливал свою мудрость на головы собравшихся буквально сверху вниз. — Я восхищаюсь немецким гением науки и организации, английским гением правительства и коммерции, французским гением жизни и понимания жизни. Но мы, в Америке, можем сплавить их, получив величайшего гения из всех!

Последовали оживленные аплодисменты, что неудивительно — многие тут вполне одобряли методы Муссолини за эффективность, считали евгенику главным способом улучшения человечества (в основном, путем отсечения «неполноценных» особей) и благосклонно относились к идеям Мэдисона Гранта о нордической расе. Все эти воззрения идеально ложились на самодовольное высокомерие WASP-ов, «белых англосаксонских протестантов», а у меня стойко ассоциировались с фашизмом.

Да уж, послал бог союзничков…

Но избирательная кампания закончилась, Гувер прошел в президенты буквально «на ура», не оставив шансов оппоненту, после чего я не без скандала полностью взвалил лабораторию на плечи Термена и Хикса.

Наука же не что иное, как удовлетворение собственного любопытства за чужой счет, причем чем больше становится известно, тем больше увеличивается граница неизвестного. То есть конца-края расходам нет и не предвидится. В пределе это означает появление «британских ученых», занятых феерической фигней, чего я постарался избежать.