Трейси Бикер – суперзвезда!

Вот я и работала, но когда натирала пол, держала текст пьесы перед собой. И все прокручивала в голове свой текст. Это был хороший способ выучить роль: натирая длинную полосу блестящего паркета, я бормотала про себя длиннющий монолог Скруджа. Каждый раз опуская тряпку в мастику, я восклицала: «Фи! Чепуха!» Закончив целую секцию, я произносила слова Малютки Тима: «Благослови, Господь, всех нас!» К тому времени, как я натерла пол во всем зале, я знала не только свою роль – я знала даже роли всех других участников. Я не могла дождаться среды, дня нашего спектакля. От нетерпения у меня поднялась температура, да такая высокая, что я вся горела, и Дженни, поймав меня за завтраком, пощупала мне лоб:

– Ты хорошо себя чувствуешь, Трейси? Ты вся горишь.

– Ой, Трейси, ты не заболела? – встревожился Питер. Он дрожал. – Я плохо себя чувствую. Я почти не спал прошлой ночью, а когда заснул, мне снилось, что я стою на сцене совершенно один и зрители кричат мне всякие грубости. Ах, если бы только… если бы, если бы мне не надо было играть! Я так боюсь сегодняшнего вечера! А вдруг я забуду слова?

– Все будет хорошо, Пит! Ты не забудешь, – пообещала я. – А если и забудешь, просто посмотри на меня, и я тебе их прошепчу.

– Ага! Единственная и неповторимая Хвастунья Бикер, – фыркнула Жюстина.

Она и сама не очень хорошо выглядела. Бледная, с темными кругами под глазами.

– Ты уже и так похожа на Призрака Марли, тебя и гримировать не надо, – усмехнулась я. – Волнуешься, что провалишься?

– Вовсе нет. – Жюстина помолчала. – А ты, Трейси? Ты волнуешься? Боишься, что мама не появится и не увидит тебя? Ха, вот смех! Твоя мама, которую видят так же редко, как и снежного человека.

Вдруг наступила тишина. Все перестали хрустеть своими хлопьями.

– Жюстина, застегни свой рот на пуговицу! – велел Майк.

– Трейси, только не начинай! – попросила Дженни.

Я не собиралась показывать Жюстине Зловещему-Призраку-Литтлвуд, что она может вывести меня из себя. Я ей улыбнулась, стиснув зубы. Почувствовала, как мой живот сжимается в маленький твердый мячик. Ведь мама придет, придет, ну правда же?

Конечно, она захочет посмотреть на меня в главной роли нашей школьной пьесы. Захочет сесть в самом центре, окруженная счастливыми и аплодирующими родителями, и каждый из них будет говорить: «Эта Трейси Бикер – великая юная актриса. Интересно, откуда у нее этот дар?»

Затем они оглянутся и увидят маму, всю такую эффектную и великолепную, и скажут: «Это, должно быть, мама Трейси. О боже! Ну конечно же! Это же кинозвезда Карли Бикер!»

Она будет в зале сегодня вечером, с моим сердечком на шее, сжимая в руках томик «Рождественской песни в прозе», накрасив губы помадой и смазав руки лосьоном. Она просто обязана прийти – ведь я так долго возилась с подарками для нее. Она захочет крепко меня обнять и поцеловать и будет хлопать, пока у нее не заболят ладони, а потом умчит меня отсюда навсегда, потому что будет мною гордиться.

– Мечтать не вредно, Трейси! – пробормотала Жюстина Не-Рот-А-Яд-Кап-Кап-Литтлвуд.

Кулак в моем животе сжался крепче. Может, все это мои фантазии? Может, я сама себя обманываю?

– Моя мама придет. Просто подожди, и сама увидишь.

– Я буду ждать, и мы все увидим, – сказала Жюстина Снова-По-Носу-Схлопочешь-Литтлвуд. – Мы увидим моего папу, но, ой, прямо посередине ряда будет пустое место, где должен быть зад матери Трейси Бикер. Только очень ей нужно приходить и смотреть на свою единственную доченьку, и кто ее может в чем-то обвинить, если она такая же сумасшедшая, тронутая и совсем чокнутая, как Трейси Бикер…

Я подпрыгнула, но Дженни схватила меня, а Майк выволок Жюстину из комнаты.

– Остынь, Трейси! – сказала Дженни.

Я не могла остыть. Я вся кипела, как вулкан, из которого вот-вот польется лава.

– Не обращай внимания на Жюстину. Она просто завидует, потому что ты такая замечательная актриса и все подписали мою петицию, так как знали, что пьеса без тебя не получится. И если ты говоришь, что твоя мама придет, значит конечно она придет. Ты всегда все знаешь, Трейси.

Я вздохнула глубоко-глубоко-глубоко и сжала его руку.

– Правильно, Питер! – сказала я. – Спасибо, друг! Не волнуйся! Я не позволю себя завести такой глупой и противной девчонке, как Жюстина.

Дженни обняла меня:

– Умница девочка!

– Дженни, – я еще раз вздохнула глубоко-глубоко, даже глубже, чем прежде, – я знаю, что мама придет, и я отправила ей всю информацию о месте и времени спектакля, но хотела тебя спросить, не звонила ли она, чтобы подтвердить свой приход.

– Ты же знаешь, я бы тебе сказала, Трейси!

– Да-да, ну… Зачем ей подтверждать? Я хочу сказать – ведь мы и так поймем, правда? – спросила я.

– Я приду, – сказала Дженни. – И Майк. За нас будут работать другие люди, чтобы мы смогли пойти на тебя посмотреть. Илень придет. Не делай такое лицо, Трейси! Кэм придет. Здорово, если твоя мама тоже придет, но все равно за тебя будет болеть уйма народу среди зрителей. Понимаешь?

Ничего я не понимала! Это был уклончивый разговор педагога с воспитанником приюта, и я не могла воспринять его как подтверждение того, что мама придет.