Трехтысячелетняя загадка

«Дурные евреи не хуже дурных христиан (…). Они даже имеют то преимущество, что умнее их (…).У них есть кровь или нет её, но у них нет водянистого сока улиток. Одним словом, они не филистеры. О, горе филистерам…»

В одном письме Берне рассказываете юношеском переживании, по-видимому, сильно повлиявшем на его жизнь. Во время оккупации Германии французами, он должен был куда-то ехать из родного Франкфурта и для этого получить паспорт. Французский офицер, взглянув на него, написал «еврей из Франкфурта».

«Кровь моя остановилась (…). Тогда я поклялся в сердце своём. Погодите! Когда-нибудь я вам пропишу паспорт, и вам, и всем прочим! И не правда ли, не правда ли, я свою клятву выполнил?»

В другом месте он пишет:

«Ничего не забыть, ничего не простить, никакого примирения, кладущего границу ненависти! Все наши мысли — с останками наших отцов. Лишь в будущем будем мы жить, лишь за будущее — умирать».

Поучительна оценка, которую Гретц даёт в своей «Истории евреев» деятельности Гейне и Берне. Он сравнивает их с царями, пригоршнями бросающими золотые монеты — это их идеи.

«Они создали немцам элегантный язык, ясномудрый отточенный язык и открыли им храм свободы».

И это после Гёте, Шиллера и романтиков! Но ещё своеобразнее характеризует он направление их деятельности:

«Правда, оба они внешне порвали с иудейством (крестились — И.Ш.), но лишь как бойцы, схватившие вооружение и знамя врага, чтобы его вернее поразить и уничтожить».

Кто же был этот враг: немецкий народ или христианство? Эпоха «Молодой Германии» породила самые знаменитые имена среди европейских писателей-евреев за весь XIX век. Но само еврейское влияние в литературе в последующие десятилетия не только не ослабло, но расширилось и углубилось. Бартельс, «Историю немецкой литературы» которого мы уже цитировали, относит за счёт еврейского влияния создание «литературной индустрии», озабоченной лишь финансовым успехом и размерами тиражей, спекулирующей на низком вкусе широких кругов «высшей и средней черни»:

«Эту индустрию, тут не может быть сомнения, нам принесло современное еврейство, подчинившее себе немецкий театр и, в значительной степени, также прессу и создавшее в литературе мощную партию, с которой борьба просто невозможна».

Еврейское влияние в прессе возникло в эту же эпоху и позже оказывало (да и до сих пор оказывает) сильное влияние на жизнь. Уже после Мировой войны об этом писал (под псевдонимом Мейстер) экономический советник консервативной партии Германии Пауль Банг. Это влияние ярко обнаруживается уже в эпоху наполеоновских войн, когда в побеждённой Германии появилась целая группа еврейских журналистов и издателей. Типичным примером может служить газета «Телеграф», которую в 1805 году издавал Ланге (Дэвидсон) — некогда близкий друг Лессинга. Позже он издавал «Немецкий Герольд» и «Новый Телеграф». В этих газетах высмеивались немецкие генералы и государственные деятели, даже королевский двор, включая королеву. Газеты эти отличались столь последовательной профранцузской ориентацией, что «Телеграф» считался почти французским официозом.

Другая группа немецко-еврейских журналистов во главе с Саулом Ашером и Эдуардом Итцигом была известна борьбой, которую они вели против немецких писателей-романтиков: Арнима, Брентано, Клейста. Их клеймили как реакционеров, мракобесов, лиц, неблагонадёжных с точки зрения французских властей. Был даже пущен слух, что Клейст-душевнобольной. С каким раздражением говорит Гретц, описывая много лет спустя ту эпоху, об этих …(термин, вероятно, соответствующий «русопятам» в применении к русским) Арниме, Брентано, Фуке! Видно, как его возмущает, что они с симпатией относятся к немецкому средневековью, христианству, церкви.