Тремориада

К моей кровати приходили какие-то люди. Донимали вопросами. Просто вынуждали отвечать им. Хотя я понимал, что их нет. Старался отвечать кивками головы. Но «приходящих» это не всегда устраивало. И тогда они требовали внятного ответа. Сдаваясь, я натягивал одеяло по глаза и, приглушая этим голос, выкрикивал шёпотом: не знаю! Это был не я! Все врут! Отстаньте!

Но они не отставали. Наоборот. Устраивали перекрёстный допрос. Количество «приходящих» всё время менялось. А иногда они и вовсе исчезали. Но стоило мне расслабиться, как над ухом: «А-ха-ха! Сколько стоит молоко?»

Кивок головой. «Да ответь! Кончай придуриваться. А-то как заору, весь дом на уши поставлю!» – «Ну, не помню!» – шёпотом выкрикнул я глюку. А сам думал, что сейчас зайдёт матушка и увидит свихнувшегося сына. А ещё матушку саму можно принять за глюк. Или за папу. Или она уже здесь. Нет, это старуха, похожая на Бабу-Ягу. «Вставай, буди родителей! Масло к подъезду грузовик привёз. Разгружать надо». Больше ничего не помню. Очнулся, сидя у окна. Сколько просидел – не знаю. Рука, упёршаяся в подоконник, здорово затекла. Наверное, от этого и пришёл в себя. Начал ею трясти. После в постель лёг и уснул. А, проснувшись, неважно себя чувствовал. Тормозил да опасался, что меня опять накроет.

– Ничё себе, – усмехнулся Лысый. – Никогда колёс не глотал.

– И не вздумай.

– Теперь непременно попробую. А с Чеполучо-то что?

– У него матушка то ли религией увлеклась, то ли про оккультизм наслушалась. Короче она решила, что в Чеполучо дьявол вселился. Тому ж, как мне, уединиться негде. Ну, он и отчебучивал на глазах у всего семейства. Матушка его в церковь тащить собралась. Беса изгонять. А сеструха, Светка, говорит: какой там дьявол, ваш сын наркоман.

И вот мой башмак зачерпнул болотной жижи. Мы уже отшагали около семи часов. Порядком устали. Ноги гудели. Хотелось жрать. Но вряд ли мы прошли полпути до Мурманска. Лысый предложил сойти с дороги. Я согласился, надеясь хоть ягод пожевать, да воды найти почище.

В который раз проклял Ой-ё. Вздохнул о своей нелёгкой доле. Пожалел промокшую ноженьку: ох, уж ты моя горемычная. После упал на колени и напился из лужи.

– Надо б как в прошлый раз, ручеёк поискать. Хрен знает, что в этой луже осело, – сказал Лысый.

– Ручеёк с таких же луж несёт. Вот отравлюсь, пусть тебя совесть всю жизнь терзает.

– Вот ещё. Умер Славный так внезапно, закопали – да и ладно.

Морошка оказалась ещё не спелой. Твёрдые красные ягоды. Не было ни черники, ни грибов.

– Да, подножный корм, как и Заполярный, где-то в другом месте, – сказал я, пружиня, как на батуте из сухих трав, поверх болота.

– Хорошо там, где нас нет.

– В списках погибших?

– Так ведь нет же, и хорошо.

– Какой ты, Лысый, изворотливый. Как ни крути, у тебя всё хорошо.

– А почему ситуация должна влиять на наше настроение? Пусть наше настроение влияет на ситуацию. Главное помнить, что мы – друганы-братаны.

– Как Чук и Гек, – усмехнулся я.

– Да! Мы два крутых самоката! Или же две крутые санки.

– Какие, на фиг, санки! Нас летом готовить нельзя! Летом мы ядовитые.

– О, я даже язык себе прикусить боюсь – травануться можно.

– А я по лету в колодцы не плюю.

– Да иди ты! – поразился Лысый.

– Знаешь, что, брат, – вздохнул я. – Нет тут подножного корма. Давай обратно на дорогу выбираться. Может, всё ж подкинет нас хоть одна добрая душа.

– Давай. Может, и подфартит.

Лысый, уж обходя заросли кустарника, пошёл к дороге. И я, было, двинул за ним, как вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Меня как током тряхануло. Дёрнувшись в сторону, я обернулся. И увидел этакого старичка-боровичка. Низенький, морщинистый, с седой бородкой. Как это он неслышно так оказался тут? Деревьица росли вокруг отдельными островками. Он что, крался?

– Хуууу, – выдохнул я. – Меня ж чуть паралич не разбил! Дедуля, что же вы по лесу бродите, людей пугаете? Сидели б дома на печи.

– Извини, внучёк, не хотел, – проскрипел старичок наполовину беззубым ртом.

– Уж не дай Бог, если вы захотите… Вы откуда? Ваш посёлок, что ль, рядом?

– Ага, Мишуково.

– Что, гуляете тут? – спросил у Боровичка вернувшийся Лысый.

– Ага, – улыбнулся старичок.

– Мы тоже гуляем, – усмехнулся я. – От Полярного с восьми утра. Нам ещё без денег до Мурманска гулять и гулять.

– Ага, – кивнул Боровичок. – До Мурманска гулять да гулять. Вы лучше до Мишуково гуляйте. Мишуково рядом. Как раз за два часа поспеете.

– Ого, – удивился Лысый. – Однако вы и походить! А на вид не скажешь.

– Ага, – ввернул излюбленную фишку Боровичок.

– Только нам до Мурманска топать надо, – сказал я.

– Но до Мишуково ближе, – возразил старичок. – По дороге как раз часа два будет.

– Мы уж поняли, – раздражённо сказал Лысый. – Только нам в Мурманск. Далось нам ваше Мишуково…

– Ага, – улыбнулся старичок. – Мишуково.

Он облизнул губу, наморщил лоб, словно мучительно вспоминая что-то, и сказал:

– До Мишуково ближе топать. Идите в Мишуково. По…

– Дороге часа два будет, – закончил я за старичка.

– Ага! – кивнул Боровичок.

– Хууу, – выдохнул Лысый закатывая глаза. – Спасибо папаша, вы нам очень помогли. Пойдём мы от греха подальше.