Тремориада

А через месяц после трёхлетнего перерыва – вновь начел ширяться. Героином. Уж на всю катушку. И через полгода его почки, его побочки отказали. Он умер дома в постели. Мать закрыла ему глаза. Перед этим она звонила Санычу и просила, чтоб тот нашёл героин для сына, потому что иначе тот умрёт. Саныч нашёл, принёс. Но Басуха уже не дышал. Мать забрала «чет» и спустила героин в унитаз.

5

«Федот, и ты давай, подтягивайся к нам».

Саныч достал из серванта ещё стопку.

Для друзей Федот был человеком открытым, словно дверь хлебосольного дома. Его зарезали в тридцать лет. Бытовуха, по синьке.

Одно время у Федота они собирались вшестером. Свой круг. Ну, и девки периодически заглядывали. Молодые, до всего охочие. Телевизор вечно настроен на музыкальный канал Wiva 2.

– Новый клип.

– OFFSPRING.

– Ты не видел? Ага-ага!

Висели у Федота всю зиму. Саныч тогда по вахтам работал. И все выходные проводил «в своём круге». Пропивали зарплаты по очереди. Деньги не переводились. И здоровье тоже. Отходили на работе, и вновь шли к Федоту, который, уволившись, получил денег, наверное, не один мешок.

Но, как то уж к весне, Саныч пропустил пару разгульных недель. Поднадоел уже бесконечный карнавал. Но всё же решил проведать друга. И, когда тот открыл дверь, стало сразу понятно, что дело плохо. По глазам. Они стали пустыми и стеклянными, как донышки бутылок. Саныч тут же сбегал за пивом. Лечить кореша.

Федот сидел в полумраке за журнальным столиком. Горел лишь ночник над кроватью. И – тишина.

– Чего телик не включишь? – спросил Саныч, ставя четыре бутылки на столик и присаживаясь в кресло. В маленькой комнате теснились три кресла. Ну, да тут и не плясали.

– Да, блин, – вздохнул Федот. – Такая ерунда вышла. Пришли два маляра. Ремонт-то в зале надо делать (ремонт надо было уж года пол как делать). А у них такая пила была. Как нить красная. Говорят: всё что хочешь, распилит, и следа не останется. Я спрашиваю: это как? Они: да вот так. И давай этой ниткой телик пилить. И мне интересно, я, дурак, им ещё помогал… Н у, и распилили, крест-накрест. Точно, следа не осталось. Только не работает теперь.

Саныч пил пиво, слушал и удивлялся: что за нить-пила такая? Поднялся, подошёл к телевизору, потрогал.

– Говорю – следов не видно, можешь даже свет включить, – попивая пиво, сказал Федот.

И вдруг в полумраке Саныч увидел неподключенный шнур. Воткнул вилку в розетку, где-то даже опасаясь, что распиленный телик бабахнет. Но тот, конечно же, просто заработал.

– Ух, ты! – обрадовался Федот. – Показывает.

«Дело точно дрянь», – подумал Саныч, возвращаясь в кресло.

– Ты никого не видишь? – спросил Федот.

– В смысле?

– В кресле. – Федот кивнул на пустое кресло.

– Нет, не вижу. А ты?

– Дьявол там, – буднично ответил Федот. – Уже давно его вижу. Ты точно не видишь?

– Нет. – У Саныча аж холодок внутри пробежал. Он потихоньку передвинул острую открывашку с середины столика к себе.

– А я вижу. – Федот перевёл взгляд с кресла на столик. – И ещё, пробки крутятся…

Он, поставив бутылку на столик, взял пивную крышечку и начал её гнуть туда-сюда.

– Достала она крутиться, – сказал Федот. – И маляры эти на фиг тут не нужны.

– Нет там никого. Хочешь, глянем.

Они пошли.

– Точно никого, – проговорил Федот, глядя на стены с ободранными обоями.

– Вот и славно, – вздохнул Саныч, и они вернулись за столик. – Видишь ещё кого-нибудь?

– Дьявола. Он что-то записывает. У него есть особый журнал. – Федот кинул на пол порванную надвое пивную пробку и уставился на пробку Саныча. – И эта крутится. Видишь?

– Нет.

– А у меня крутится, – Федот взял в руки и принялся гнуть новую крышечку. – И дьявол смотрит. Притаился с ручкой в руке и смотрит. Наши имена написать хочет. Только он одни кликухи знает.

«Прям языческое поверье, – подумал Саныч. – Чтоб дьявол не записал в свой журнал пьяницу, у каждого алкаша должна быть кликуха».

Санычу пора было идти на вахту. Он, попрощавшись с Федотом, порвавшим и вторую крышечку, заскочил в соседний дом – к Балагуру, общему другу, и рассказал, что случилось.

– Одному ему дома оставаться нельзя, – заключил Саныч.

Тогда всё обошлось. Федота увезли в больницу. А четыре года спустя его каким-то ветром занесло на непонятную квартиру, где пьяный хозяин и зарезал Федота кухонным ножом.

6

Было уже 11:45. Саныч выключил звук телевизора, чтоб не слышать пожеланий президента.

«Иннокентий, Треска, давайте к нам скорей. А то одни на том свете Новый Долбаный Год отмечать будете».

Саныч достал ещё две стопки. Налил и накрыл их хлебом. Плеснул себе, чокнулся с «новенькими».

– Проводим Старый Долбаный Год! – сказал Саныч и, выпив, подошёл к табуретке, закусил гречкой. Странное дело. Водка его пока совсем не брала.

В 95-ом, осенью, к Санычу неожиданно заехали Иннокентий с Трескачёвым. Была пятница. И гости были удивлены, пройдя в прихожую и не услышав в квартире ничего, кроме бубнящего телевизора.

– А где сабантуй? – спросил Сергей Трескачёв.

– Сабантуй? – переспросил Саныч. – Ты о турецком султане?

– О балтийском рабочем, – сказал Иннокентий. – Где девичий визг и мужское «Карамба!»?