Тремпиада

девушка снисходительно улыбнулась… когда, приоткрыв глаза, увидела, что он не ею любуется, а… рассматривает… и даже не её, а только её радужное гало. Почувствовав, что за ним наблюдают, Алхимик смущенно отдернул палец…

— Это агрегат осязания в его первичной форме, — улыбаясь, объяснила Махлайма. — Его первичная форма является в желтом свете Мудрости Равенства, — вышколенно говорила она, закатывая к небу подведенные охрой глазки.

Девушка улыбнулась. Она взяла его за руки, и в это мгновение могло показаться, что сама она стала превращаться в поток света. Да она и была им. Она была самим украшением света.

Она смотрела на Алхимика, а тот потел, таял и растекался в улыбке. И читал он в глазах Махлаймы: «Ну вот, видишь, урок я выучила, а теперь — давай поиграем»…

наблюдатели едва не упустили Воина, который уже давно маячил на горизонте. ослепленные!.. они всё ещё купались в лучах счастья Рожденного из камня!.. смущённые… эти тантрические танцы!.. эти его спутники!..

А Воин, не выдержав силы сияния, устремил своё внимание к тусклому… голубовато–жёлтому свету… тоскливо и неуютно отражал мутный прожектор тот свет… свет, хорошо знакомый по миру людей… такой привычный…

Видел Алхимик, как пал на колени Воин… Видел, как скорбно… с какой тоской он глядел туда… откуда тянулся хищный свет прожектора… видел, как в глубинах мирозданья крутился подводный агрегат–пиранья!.. приняв сигналы «SOS», он не души устремился спасать!.. а тайно проследовал к месту аварии… на запах крови!.. чтобы выпотрошить железные туши подлодок…

сознание Алхимика занимало иное… ему была любопытна и по человечески понятна готовность Воина вернуться назад… один привет из того мира… и тоска звала назад!.. в ад!.. где тусклый свет прожектора «пираний» сменялся сиренами и миганиями полицейских машин…

Но не завладела сердцем тоска!.. и озарилось сердце желтым светом!.. И постиг Алхимик тот свет Мудрости Равенства. И заключалось оно в праве на выбор. Выбор — вот истинное равенство…

6. «КАЧЕЛИ»

Зимним вечером вышли мы из полуподвала центральной городской синагоги… Этот бетонный сарай с низким, всё подавляющим потолком железобетонной подушки фундамента был превращён Винокуром в солдатское жильё… в келью аскета… исповедальню… куда к Моше уже не могла заглянуть ни одна женщина!.. Эти бетонные стены слышали молитвы и русский мат… звериный рык его раненого эго!.. и… задушевные беседы…

— Мой Золотой! — обращался любящий сын к Пахану, — за что мне всё это?..

— А разведи мне сам… — говорил Отец, — а я послушаю…

… и тогда я впервые услышал его рассказ «Качели»[10]…

качели

посвящается дуське

Мадемазель по кличке людка акулина не кривя душой просто никто… бипедальное семь ступеней вниз… после Ничтожества. Так я ЕМУ и сказал: кишечница… трупоедина… лесбиянка.