Я:
Эллиот:
Я:
Эллиот:
Я:
Эллиот:
Я:
Эллиот:
Я не отвечаю.
Эллиот:
Я:
Эллиот:
Я:
Эллиот:
Я:
И теперь, когда я незамужняя, одинокая, будущая мать, этого никогда не случится. Никогда.
Эллиот:
Я:
Я меняю тему. Мои гормоны не могут понять, к чему может привести этот разговор, о том, как мы оставались близки в течение последних недель, хотя он через озеро Мичиган.
Я:
Эллиот:
Я:
Эллиот:
Мой желудок сжимается, меня тошнит от мысли, что он эмоционально связан с кем-то новым. Тошнит больше, чем за весь день.
Мои руки взлетают к животу.
Я:
Эллиот:
Все хорошо.
Я:
Эллиот:
Я:
В ванной я снимаю всю одежду, стоя перед зеркалом во второй раз за сегодняшний день, обводя взглядом свое обнаженное тело, ища любые признаки того, что внутри меня растет ребенок.
Я обхватываю свои сиськи, но они не мягкие и не кажутся — или не чувствуются — больше. Мои бедра выглядят так же — стройные.
Пока…
Ребенок.
Мы с Эллиотом сделали ребенка.
Чем пристальнее я смотрю на свое тело, тем более действенным становится слово «ребенок». Я одна, стою в холодной ванной, босая и беременная.
Поднимаю руку, чтобы прикрыть рот, заглушая рыдания, поднимающиеся из горла. Затем другая ладонь закрывает мои глаза, мое лицо.
Мучительные рыдания вины овладевают всем моим усталым телом. Мокрые слезы текут по моему лицу.
— Что же мне делать? — шепчу я, плача в ладони.
Что я ему скажу? Что я могу сказать?
Эллиот почти в семи часах езды на машине с двумя годами обучения, оплаченными тяжелой работой и долгими часами занятий.
Трепет в животе заставляет меня замереть.
И вот опять.
Стянув розовый халат Мэдисон с крючка на двери, я скользнула в его пушистый комфорт, завязываю пояс, прежде чем открыть дверь. Прохожу в спальню и забираюсь в большую пустую кровать.
Кровать Эллиота.
Его.
Теперь
Закрываю усталые глаза, представляя, что скажу, когда увижу его — я должна сделать это лично. Невозможно сообщить такие новости по телефону, и он вряд ли будет дома до праздников.
Еще три месяца.
Целая вечность.
ГЛАВА 25
— Как жизнь Анабелль Доннелли. Без обид, но выглядишь дерьмово.
Я узнаю этот голос.
Подняв взгляд, я вижу Рекса Гандерсона, идущего ко мне по проходу, и стону — он последний человек, с которым я хочу идти в класс, последний человек, с которым хочу провести еще один семестр.