Тренировочные часы

Просто потрясающе.

Как будто гр*баная ситуация не была достаточно испорчена, люди будут думать, что этот ребенок — мой ребенок — это ребенок Рекса, мать его, Гандерсона, самого большого говнюка в кампусе?

Только через мой труп.

Я никогда не ревновал ни к одной живой душе до встречи с этим идиотом, но теперь ревную — безумно ревную.

Поверить не могу, что Анабелль достаточно наивна, чтобы поддаться на его образ хорошего парня после того, как он был засранцем.

Господи Иисусе.

— Не сердись, Эллиот. — Ее голос нежный, низкий и мягкий. — Я не хотела говорить тебе по телефону и боялась, что не увижу тебя до декабря, потому что к тому времени я стану огромной и, боже, это так плохо. Сначала я в порядке, потом плачу, потом снова в порядке. Я никогда бы не узнала, что беременна, если бы не обратилась к врачу, а так как раньше я не была у врача в Айове, мне пришлось пройти медосмотр. — Она плачет и бормочет одновременно. — И доктор начал задавать мне все эти вопросы о беременности, а я думала, что не могла забеременеть, но таблетки не защищают на сто процентов, и я была опустошена, когда узнала.

Она всхлипывает.

— И была так напугана. Я не могла спать и выглядела дерьмово, но мне нужно было ходить на занятия. Я не могла вечно плакать в постели — это никому не поможет. Итак, я появилась на лекции и тут входит Рекс. Он сказал, что я выгляжу усталой и не хочу ли выпить кофе? Он небрежно прокомментировал то, как я выглядела, а потом пошутил, что я беременна, и что я могла сказать? Я не смогла солгать. Потому что так и есть.

Анабелль переводит дыхание

— Однажды мы пошли в «Таргет» и прошли по детскому отделу, глядя на всю эту крошечную одежду. — Она смеется. — Рекс подумал, что это поднимет мне настроение.

Я хочу вытошнить на это белое покрывало при мысли о том, что Гандерсон отвез ее в детский отдел проклятого «Таргет».

Какого хрена?

Как будто я лег спать прошлой ночью и проснулся в параллельной вселенной, где Рекс Гандерсон занял мое место.

Ты переехал в Мичиган, помнишь?

Она не говорит этого, но мы оба думаем об этом.

Я закрываю рот и оставляю свои комментарии для себя. Провожу рукой по ее животу, к груди, не осмеливаясь прикоснуться к ней.

— Они стали больше? — хрипло выпаливаю я.

— Боже мой, серьезно? — Анабелль стонет. — Ты только что узнал, что я беременна, и спрашиваешь, больше ли у меня грудь.

— Ну да.

— Ну, пока нет, но, возможно, будут.

— Понятно.

Она зевает.

— Анабелль?

— М-м-м?

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что я... извиняюсь за это, за все, что я пропустил.

— Ты не должен извиняться, мы оба ответственны.

— Я знаю, но мне следовало подумать раньше.

Она наклоняет голову, пытаясь получше разглядеть меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Пока у тебя нет серьезных отношений, ты всегда должен носить презерватив. Это похоже на учебник здравого смысла — Оз и Зик читали мне лекции об этом все время.

— Я была верна тебе, Эллиот, по-своему, хочешь ты этого или нет.

— Я не имел в виду это как оскорбление.

— Тогда что ты имел в виду?

— Если два человека не планируют будущее вместе, они должны быть осторожны.

— Знаешь что, Эллиот? Я живу так уже несколько недель, и мне нечем заняться, кроме как лежать здесь, в одиночестве, и думать об этом ребенке внутри меня снова и снова. Я лежу в темноте, размышляя о том, что мы могли бы сделать по-другому и как изменится моя жизнь. Как разочарованы мои родители. Мама почти не разговаривает со мной, винит во всем отца. — Она зевает. — Мы можем просто поспать? Этот второй триместр надирает мне задницу. — Ее рука тянется к моей, обнимающей ее за талию. — Я рада, что ты здесь.

Свет выключен, и после того, как Анабелль засыпает, я все еще лежу в темноте, заложив руки за голову, и смотрю в потолок.

В двадцать два года я стану отцом.

Папой.

У меня есть беременная девушка, с которой я не в отношениях.

Я ожидал, что это случиться с моими старыми соседями по комнате, прежде чем найдут любовь и устроятся. Это они спали, с кем попало, а не я.

И какого черта мне теперь делать? 

ГЛАВА 27

 Анабелль

— Так как все прошло с твоим отцом?

Он ушел несколько часов назад, покинув дом поздним утром, выглядя великолепно в черных брюках и рубашке на пуговицах. Я помогла ему с галстуком, и мои руки так дрожали, что мне пришлось переделывать его четыре раза.

Эллиот терпеливо стоял, пахнущий свежим душем, пока я возилась. Затем, смущенно оглянувшись назад — как будто он почти не мог заставить себя уйти — его черные кожаные туфли вынесли его за дверь и спустили по ступенькам. Он направлялся в какой-то модный отель в центре города, когда между нами было так много недосказанного.

Но сейчас Эллиот вернулся, сидит у меня на кухне и может рационально обсудить ситуацию.

Ситуация — вот как я ее сейчас называю?

— Как все прошло? Честно говоря, понятия не имею. Я едва мог сосредоточиться на том, что говорил отец или его коллеги во время своих выступлений. Этот ребенок — все, о чем я мог думать. Я ходил, как во сне весь день.

Этот ребенок…