Тренировочные часы

Рекс берет черную зимнюю куртку, висящую на одном из моих кухонных стульев, и засовывает руки в рукава. Застегивает спереди.

Я кокетливо толкаю его бедром.

— Я провожу тебя.

— Позволь мне пойти первым. На улице темно, ты не должна открывать дверь. У тебя нет глазка. — Проходя мимо дивана, он хватает со спины одеяло и разворачивает его. Набрасывает мне на плечи. — Вот, завернись. На улице холодно.

Мое сердце подпрыгивает от его жеста, желая, чтобы обстоятельства были другими, желая, чтобы мое сердце не болело за кого-то, кто за сотни миль отсюда.

— Спасибо тебе.

Мы все еще глупо улыбаемся друг другу, когда Рекс открывает мою входную дверь, и улыбки исчезают, когда мы оба замечаем мужчину, стоящего на моем крыльце.

У меня перехватывает дыхание.

— Эллиот?

Эти одухотворенные глаза, которые я так люблю, смотрят на меня, мерцая между Рексом и мной, вспыхивая смесью любопытства и гнева. Ревностью.

— Так, так, так, смотрите-ка, кто решил прийти. — Рекс смеется слегка маниакально, и я удивленно вскидываю брови. — Привет, папочка. Давно не виделись.

— Рекс! — Я задыхаюсь, мне стыдно и неловко. — Остановись.

Эллиот переминается с ноги на ногу.

— Все в порядке, Анабелль. Он прав.

— Я чертовски прав. — Ноздри Рекса раздуваются.

Я отвожу взгляд от друга, сосредоточившись на парне, которого не видела слишком долго.

— Эллиот, что ты здесь делаешь?

— Да, Эллиот, — попугайничает Рекс, — что ты здесь делаешь?

— Пожалуйста, Рекс. — Я поворачиваюсь к нему лицом, кладу ладони ему на грудь поверх зимнего пальто. — Может, тебе лучше уйти? Я справлюсь сама.

Я не могу описать, как изменилось выражение его лица — не смогла бы, даже если бы попыталась — и хочу умолять его простить меня за то, что отослала его, когда он просто пытается защитить меня от самой себя, от боли, когда это очевидно неизбежно.

Боль и опустошение. Любовь и преданность.

Вот что я вижу в полуприкрытых глазах Гандерсона, когда он, размышляя, смотрит на меня.

— Ладно. — Он поджимает губы, наклоняется и целует меня в щеку, говоря мне на ухо. — Напиши, если хочешь, чтобы я вернулся.

— Обязательно.

— Спокойной ночи, Анабелль. — Рекс выдергивает из кармана вязаную шапочку и надевает ее на голову. Рычит на Эллиота, ударяя его по широкому плечу, когда проходит мимо, спускаясь на тротуар. — Два очка, засранец.

Я смущенно машу ему рукой.

— Пока.

Он идет назад по тротуару, лицом к дому, зовет меня на холоде.

— Я вернусь через две недели. Напишу тебе, пока меня не будет.

Очередной взмах рукой.

— Езжай осторожно.

Холодно, и наше теплое дыхание смешивается с холодным воздухом, наполненным напряжением. Я не могу остановить грудь, которая поднимается и опускается, тяжело дыша от шока, увидев Эллиота на бетонных ступенях дома.

Отвожу взгляд от дороги, от задних фар удаляющегося автомобиля Рекса Гандерсона к Эллиоту, боясь того, что увижу там.

— Я знаю, что спрашивать не мое дело, но что, черт возьми, это было?

Он прав, это действительно не его дело. Не теперь, не после того, как он уехал без каких-либо заявлений или обязательств по отношению ко мне.

— Это был Рекс. — Я намеренно говорю глупости.

— Очевидно, — Эллиот делает паузу, в его голосе слышится раздражение. — Что он здесь делал?

— Мы просто друзья.

— Просто друзья. Думаешь, я куплюсь на это дерьмо?

Я вскидываю руки, слишком уставшая, чтобы спорить, слишком взволнованная, увидев его. Он большой, рослый и наконец-то стоит на моем пороге, как я мечтала сотни раз.

— Эллиот, я очень рада тебя видеть, но если все, что ты хочешь сделать, это поспорить о моей дружбе с Гандерсоном, то ты пришел не по адресу.— Я сглатываю комок в горле, прежде чем слезы могут пролиться. — Кроме того, я думала, что ты вернешься домой к родителям.

— Нет. Я пришел прямо сюда.— Он тоже проглатывает комок. — Я хотел быть здесь.

У его ног лежат две огромные сумки, которые я не узнаю, большие, набитые сумки, которые не похожи на дорожные сумки. Они слишком большие, пухлые, созданы для путешествий.

— Что все это значит? Ты дома всего на несколько недель, это кажется... чрезмерным.

— Я бросил учебу, Анабелль. Я собрал свое дерьмо и ушел.

— Что ты имеешь в виду? — Клянусь, у меня перехватывает дыхание, я жду, что он скажет. С надеждой, но настороженно. Взволнованно, но осторожно. Виновато.

— Я ушел. Закончил. Бросил. Как хочешь, так и называй. Я взял самоотвод.

— Эллиот, мы же говорили об этом. — Я не могу удержать нервы в моем голосе. Зачем ему бросать учебу и возвращаться в Айову, если он ненавидит это место? Когда он был так уверен, что Мичиган — лучшая школа для него? Ради его будущего?

— Я так хочу, Анабелль. Это съедает меня изнутри. Ты понятия не имеешь, ни малейшего. Я безумно скучал по тебе еще до того, как переехал туда, и ни за что не собираюсь оставаться в Мичигане, зная, что ты здесь одна и к тому же беременная. Ни за что.

— Не знаю, что и сказать.

— Можно войти? — Он подпрыгивает на носках, дует на руки, хотя они покрыты большими черными перчатками. — Здесь страшно холодно. 

Эллиот