— Я с удовольствием съезжу на Лазурный берег, более того, я уверен, что мне удастся восстановить доброе имя новой науки. Но у меня есть условия…
Лебедев перебил:
— Какие еще условия? Есть приказ директора департамента о вашем откомандировании…
— Приказ есть, и я его обязан выполнить. Я возьмусь за дело со всем старанием и даже добуду результат. Но условия у меня есть. Первое. Мне потребуются средства…
— Безусловно, казна возместит все ваши расходы.
— Благодарю покорно! Я за прошлую командировку уже год свои кровные не могу с казны вытребовать. Да я сейчас и не при деньгах. Можно, конечно, подождать до первого, до получки жалованья, но двести рублей мне на поездку во Францию не хватит. К тому же мне за квартиру надобно заплатить, прислуге.
— Кхм. Я поговорю с его высокопревосходительством. Трехсот рублей будет довольно?
— Пятисот будет довольно. Потому что есть еще одно условие. Со мной в командировку должен отправиться полицейский надзиратель Кербер.
Молчавший все это время Филиппов подал голос:
— А Иван Иванович на кой ляд вам понадобился?
— А он винтит[15]
прекрасно. Дорога дальняя, мы и время скоротаем, да и деньжат, глядишь, добудем на непредвиденные расходы. Все казне экономия.— Мечислав Николаевич!
— Шучу, шучу. Заведующий антропометрическим бюро мне нужен исключительно как специалист.
Когда Лебедев ушел, Филиппов набросился на Кунцевича:
— Мечислав! Ты что себе позволяешь! Ты как с начальством разговариваешь!
— Какое он мне начальство, Владимир Гаврилович? Ты мое начальство, да еще его высокопревосходительство господин градоначальник. Впрочем, что-то я действительно разошелся. Василий Иванович человек неплохой. И службу нашу любит. Такому грех не помочь. Отпустишь со мной Иван Иваныча?
— Куда же мне теперь деваться.
— Я прихватил из вещей Энгельгарда его записную книжку, пусть наш фотограф постарается и соорудит почерком барона рекомендательное письмо на имя герцога. Я, конечно, и сам это сделать могу, но у Рогалева лучше получится. В письме «Вильгельм Эдуардович» должен представить меня его светлости под именем Казимира Николаевича Милевича. Загранпаспорт на это имя у меня остался с прошлой командировки, и срок ему не вышел. И еще, Владимир Гаврилович, надо сделать так, чтобы газетчики не узнали фамилию попавшего под автомобиль.
Вечером следующего дня Кунцевич и Кербер уже сидели в вагоне второго класса поезда Санкт-Петербург — Варшава. Они ехали в Царство Польское, в город Лодзь. Нынешней весной лодзинский мещанин Ежи Песецкий Высочайшим манифестом был возвращен из ссылки и восстановлен во всех правах, кроме возможности проживать в столицах. Он явился к месту приписки и сразу же вытребовал в губернском правлении заграничный паспорт. Именно в Лодзи находился кончик ниточки, за который можно было ухватиться. Да и местные сыщики могли рассказать о пане Песецком много интересного.
Удобно устроившись на мягком диване спального вагона Международного общества, Кунцевич достал из кармана пиджака написанную на французском телеграмму и еще раз ее внимательно перечитал:
«Санкт-Петербург зпт Большая Морская зпт отель «Франция» зпт господину барону Энгельгарду тчк Месье вскл Я принимаю ваши условия и готов уплатить за манускрипт требуемую сумму тчк Доставьте папирус «Гранд-отель» Ниццы тчк Телеграфируйте дату вашего прибытия тчк Герцог Виттенштольский тчк».
Перед посадкой на поезд с телеграфной станции Варшавского вокзала Кунцевич отправил ответную телеграмму: «Франция зпт Ницца зпт «Гранд-отель» зпт герцогу Виттенштольскому тчк Ваша светлость вскл сожалению дела не дают возможности приехать лично зпт посылаю своего поверенного Милевича зпт человек абсолютно надежный тчк Энгельгард».
Начальник лодзинского сыскного отделения коллежский секретарь Влодарский оказал столичным сыщикам самый радушный прием. Сначала накормил, напоил и только потом позволил заняться делами.