Трепет. Его девочка

- Здравствуй, Рената, - твердо отвечает он женщине. В его голосе нет ни стыда, ни страха, ни волнения. Он полностью уверен в себе, впрочем, как обычно. Я же несмело киваю, одновременно с этим, скользя взглядом по лицу Ренаты и стараясь уловить на нем какие-либо эмоции, которые ответят мне на вопрос, что она думает обо мне теперь. Что чувствует? Осуждение? Презрение? Отвращение? Но кроме недоумения и удивления ничего в ее глазах больше не вижу. Возможно, она просто хорошо умеет держать себя в руках, как большинство женщин ее положения, а возможно, действительно не испытывает презрения ко мне.

- Ты куда-то съехала, как я поняла, - Рената пытается продолжить беседу и даже слегка улыбается, хотя улыбка выходит натянутой. Здесь я понимаю, что ей совсем некомфортно в нашем обществе, но, видимо, любопытство берет верх.

- Да... я... сейчас не живу в доме. Иногда там бываю, - мне приходится впиться ногтями в ладони, чтобы боль помогла мне не потерять сознание.

- Оно и понятно, - отвечает женщина, чем вызывает новую волну стыда, обжигающую мои щеки и шею.

"Оно и понятно" - намек на нас с Рустамом. Рената хоть и не спрашивает ни о чем в лоб, все же видно, как ей хочется это сделать.

А я не знаю, что ей говорить. И будь я на ее месте, наверное, также не смогла бы понять далеко не невинные поцелуи между отчимом и падчерицей.

Меня спасает Рустам. Он чуть подталкивает меня вперед и указывает рукой на машину.

- Ехать пора, Яна. Доброго вечера вам, Рената. Передавайте мужу привет.

Это сказано таким беспрекословным тоным, почти как "не лезь, а то убью", что Рената, уже собравшаяся открыть рот и сказать еще что-то, замолкает, а я пару секунд топчусь на месте, затем все же киваю женщине и тихо прощаюсь. Первый шаг к машине дается мне с трудом. Я ведь знала, что так будет. Как иначе? Мы ведь не можем запереться в квартире и никому не показываться. Рано или поздно нас все равно кто-то из знакомых заметил бы. Но позже я б наверное была больше готова, чем сейчас. Теперь я могу снова спрятаться в раковину и зализывать там вновь открывшуюся рану, либо я должна как-то попытаться бороться и принять то, что изначально было неизбежно. Хотя бы внешне принять.

Второй шаг - я нахожу руку Рустама, идущего рядом со мной, и крепко ее сжимаю. Моя ладонь липкая - настолько я нервничаю. Его теплая и сухая - настолько он спокоен. Чувствую, как его пальцы сжимают мои в ответ, спиной ощущаю взгляд Ренаты, он прожигает насквозь. Я знаю, что она смотрит, мне не надо для этого оборачиваться.

Третий шаг, четвертый, пятый. Мы идем, взявшись за руки. И хоть с каждым шагом идти все легче, ведь машина уже близко - сесть и укрыться, уехать и не вспоминать - я чувствую, как внутри меня что-то снова ломается. Я ломаюсь. Меняюсь. И это меня пугает, будто это не я, а кто-то другой.

- Ты в порядке? - спрашивает Рустам, когда мы оказываемся в салоне, и он трогается с места.

Через окно я вижу Ренату. Она стоит на том же месте и все еще смотрит в нашу сторону.

Это ужасно.

Нимб, пока мы были снаружи, успела заснуть на заднем сидении. Мой личный градусник эмоций на сегодня показывает самую высокую температуру и вот-вот лопнет.

- Нормально, - выдыхаю и откидываюсь на спинку. На Рустама пока стараюсь не смотреть.

- Хочешь поговорить об этом?

- О чем тут говорить? Рената все видела. Все знает. Они с мамой дружили. Не представляю, что она обо мне думает.

- Она - чужой человек, Ян, - говорит Рустам, затем кладет ладонь мне на бедро и слегка сжимает. - Ничего, что происходит между нами, ее не касается. И других это тоже не касается. Это наша с тобой жизнь.

- Но чувство внутри все равно мерзкое. Словно меня в грязи вываляли.

Наверное, это прозвучала жестоко, потому что после этой фразы Рустам какое-то время молчит. Но не думаю, что он вправе осуждать меня за это.

- Такое чувство будет возникать до тех пор, пока ты сама считаешь происходящее между нами грязью, Ян. Но что бы ты ни думала - все не так.

- Извини, что пока не могу быть уверена в этом на сто процентов.

Он стискивает зубы и весь оставшийся путь до дома мы едем молча.

Когда приезжаем, Нимб так и не просыпается. У Рустама, очевидно, нет никакого желания возиться с пьяной девушкой, но он все же несет ее на руках в мою комнату. Я плетусь вслед за ним, укрываю ее одеялом, после чего выхожу. Слышу, как он с кем-то переговаривается по телефону.

- Да, у нас... С Яной... Да... Завтра... Давай...

Наверняка Кариму звонил, чтобы семья Нимб не волновалась.

Я неспешно направляюсь к Рустаму. Он стоит возле перил и водит пальцем по экрану телефона. Ворот рубашки распахнут, рукава закатаны. Его плечи напряжены, губы сжаты. Ему неприятно то, что я думаю плохо про нас с ним. Он об этом не сказал, но ему и не надо говорить. Все и так понятно, без слов.

Как странно, что чувство вины и стыда с такой легкостью вытесняет все хорошее внутри, что мне удалось вырастить к нему за это время. Так ведь не должно быть? Или должно? Меня должны больше волновать его чувства и его мнение, или чувства и мнение посторонних людей о нас?