Трепет. (не) его девочка (СИ)

Неожиданно его ладони накрывают мои руки, а затем скользят вверх, проходят по запястьям, предплечьям, размазывая горячую воду, будто оставляя огненный след после себя. Одна рука ложится на плечо, в том самом месте, откуда сползла лямка топа, а вторая слегка надавливает на низ живота. Я дергаюсь от обжигающих ощущений. Эрекция мужчины сильнее упирается мне в ягодицы, а губы проскальзывают по оголенному плечу, целуют его, затем шершавый палец гладит это место, а губы снова целуют. Пространство перед глазами начинает плыть, глаза непроизвольно закрываются, под давлением чувств, вызванных действиями Рустама. Я пытаюсь от этих чувств убежать, но они меня не отпускают, даже наоборот, чем сильнее я сопротивляюсь, тем мощнее они меня накрывают.

— Много ты знаешь о слове "никогда", Ян, — шепотом отвечает отчим мне на ухо, затем прикусывает мочку и прижимает к себе так, что практически отрывает от пола.

Я выдергиваю руки из-под крана и влажными пальцами вцепляюсь в предплечье Рустама, которое обвило мою талию.

— Ты обещал… обещал, что не тронешь меня, пока вопрос с Сашкой не разрешится, Рустам… ты мне обещал…

— Я помню, что обещал, Яна. Скоро все решится, — мужчина носом трется о мою шею, пальцем цепляет свисающую лямку майки и тянет еще ниже, отчего слегка прохладный воздух пробирается к моей груди. — Очень хочется прикоснуться к тебе… Невыносимо хочется, Яна.

* * *

Сухие горячие губы мужчины скользят по шее, щеке, запечатывают поцелуй в уголке губ. Он осторожно поворачивает меня к себе лицом, подхватывает за бедра и сажает на стол, сам вклинивается между моих ног и фиксирует ладонью затылок, заставляя смотреть ему в глаза. Вторая рука Рустама накрывают лямку топа, болтающуюся на уровне локтя, мне не нужно опускать взгляд вниз, чтобы понять — майка открыла грудь с одной стороны. Я чувствую холод, чувствую, что твердый сосок больше ничем не укрыт, не спрятан от жадных глаз мужчины, которого я собираюсь ненавидеть всю оставшуюся жизнь за чувства, что он во мне вызывает, за то, к чему принуждает, и о чем думает, когда смотрит на меня.

— Пусти… — зажмуриваю глаза и плотно сжимаю губы. Пусть не думает, что может заставить меня смотреть на него, заставить хотеть поцелуя, гадать, каким он будет. Напористым, нежным, жестким, осторожным? Не хочу знать. Мне неинтересно.

Рукой тянусь к майке, чтобы прикрыть оголившуюся грудь, но Рустам перехватывает мое запястье и заводит руку за спину.

— Не закрывайся от меня.

— Я не хочу, чтобы ты меня разглядывал. Отпусти меня. Я хочу уйти к себе, — хриплю, все еще не открывая глаз. Жаль, что нельзя перестать дышать или ощущать прикосновения так же просто, как перестать видеть, сомкнув веки, потому что запах табака и геля для душа, горячая теплая кожа мужчины под пальцами, эрекция, упирающаяся в мою промежность, все это слишком сильно действует на меня. Всего этого слишком много. — Пожалуйста, позволь мне уйти, Рустам.

Мужчина какое-то время молчит. Я слышу лишь его тяжелое дыхание и шум воды из крана, бьющей по металлической раковине. Его пальцы массируют мой затылок, губы почти касаются губ. Я могу солгать себе, что мне неприятны эти ощущения, но какой в этом смысл, ведь все предельно очевидно. Во всяком случае, очевидно для меня. Остается лишь успокаивать себя тем, что влечение к нему — чисто физиологическая реакция. Это всего лишь химия, Яна. С ней ты можешь справиться. Пусть это ужасно, пусть стыдно, но желания тела не так страшны, как желания души и сердца, а я знаю, что на самом деле он мне отвратителен. Он мне не нужен и никогда не будет нужен. Так ведь?

— Мне нравится, что ты теперь называешь меня просто по имени.

— Это ничего не значит!

Правда. Не значит. По крайней мере не значит того, что он мог бы предположить. Мне удобнее называть его Рустамом и думать о нем так, потому что это хотя бы немного делает его чужим для меня, посторонним мужчиной, никак не связанным со мной и моим прошлым, и несмотря на то, что это прошлое существует и всегда будет существовать между нами, я вполне сознательно пытаюсь от него отдалиться, чтобы не ощущать себя мерзкой, гадкой, чтобы не презирать себя.

— Это значит очень много, Яна, — его губы проходятся по моему подбородку и слегка прикусывают его, рука ложится на лопатки, пальцы слегка надавливают, заставляя прогнуться и выпятить грудь вперед. Я ничего не могу поделать с волной жара, разливающейся по бедрам и животу, когда его губы скользят ниже, целуют кожу над грудью, обхватывают сосок, окружив теплой влагой рта, и всасывают его. Так нежно, словно опасаясь навредить мне, напугать.

— Боже… — выдыхаю, вцепившись пальцами в его волосы. — Ты — чудовище. Зачем ты заставляешь меня переживать все это? Зачем?! — тяну за волосы сильнее, чтобы намеренно причинить ему боль, чтобы отвлечься от разрастающегося с каждым движением его языка желания.

Он выпускает сосок из рта, еще раз целует кожу над грудью, затем губами касается моих губ и хрипит:

— Очень трудно удержаться. Невероятно трудно. Намного тяжелее, чем было раньше… Глаза открой, Ян.