Трепет

Игнис молчал. Смотрел на Биберу, которая держалась впереди, в пяти шагах, и молчал. Вокруг лежала все та же, как будто выжженная, а затем припорошенная снегом степь. Но слева, на востоке, в полусотне шагов, поднимался кривым стеклом край Светлой Пустоши, а справа, в полулиге или дальше, клубился туман или что-то, что минуты назад скручивало Игниса в кокон ужаса и безысходности.

– Ты должен быть сильнее этого, – повысила голос Бибера и стерла улыбку с лица. – Поверь мне. Я чувствую. На меня не действует магия не потому, что я сопротивляюсь ей. Не потому, что я сильнее ее. Нет. Я в ней как выдра. Я плыву в ней, но она не смачивает мою шкуру. Я пропускаю ее мимо. Я не борюсь с ней. Не закрываюсь. Я просто всегда чуть в стороне. Ты можешь научиться этому. В тебе великая сила, я чувствую ее. Нужно всего лишь не применять ее. Отступить. Не сдаться, но сделать шаг назад. Или в сторону. Попробуй. Не спеша. Медленно. Постепенно. Не подставляй себя под клинок!

– Отпусти мою руку, – попросил сестру Игнис и, увидев испуг на ее лице, улыбнулся. – Бибера права. Надо пробовать. Не забывай, Светлая Пустошь полна не только этой магией, в ней достаточно мерзких тварей, с которыми, возможно, придется сражаться. На что я буду годен в твоих объятиях?

Процелла отпустила руку Игниса. Масло тут же поползло в его глотку.

– Не отъезжай от меня быстро, – попросил он, скорчив гримасу. – Отдаляйся постепенно.

…Игнис справился с магией Светлой Пустоши только на пятый день пути. Именно тогда он услышал сетование Биберы, что кончается овес, и скоро нечем будет кормить лошадей, и что она не предполагала, будто их отряду придется миновать и деревни, и рынки, и даже дозорные башни. Именно на пятый день пути Игнис различил не мутные тени, не Ирис, не Телу Нимис, не Вискеру, не Каму, не собственную мать, а Процеллу и Биберу. Последняя сидела у крохотного костерка, собранного из промороженных коряг, а первая стояла в пяти шагах от Игниса и смотрела на него с ужасом.

– Все, – прошептал он и сполз с лошади. – Кажется, я уже здесь. Сколько прошло часов?

– Пять дней, – отозвалась Бибера. – И все эти пять дней ты ничего не ел, не пил и даже не сползал с лошади по нужде. Я даже начала опасаться, что ты или лопнешь, или высохнешь.

– Ни то ни другое, – покачал головой Игнис.

Пошатываясь, разгоняя туман в глазах, он двинулся к краю Пустоши, который все еще был рядом. Прорвал руками, головой, плечами мутную пленку. Вдохнул чистый, звенящий, морозный воздух. Поразился красоте сверкающих белыми пиками гор Балтуту. Где-то там, на востоке, лежало самое прекрасное место в Анкиде – королевство Лапис. Горная долина, окаймленная с юга ледяным потоком реки Малиту. Снег, лежавший на ближних холмах, на кронах недалекой рощицы, на крышах заброшенной деревеньки и дозорной башни, искрился, отражая солнечные лучи. Игнис скинул плащ, упал в снег лицом и замер.

Он вернулся минут через десять. Прошел через пленку Светлой Пустоши, поморщился от ее погани, присел у костра, взял из рук Биберы плошку каши, фляжку вина. Начал жадно есть. Светлая Пустошь больше не имела над ним власти. Хотя то, что таилось в ее середине, теперь он даже боялся себе представить.

– Судя по местности, – повернулся он к Процелле, – мы на окраине Кирума. Деревенька и дозорная башня в паре лиг мне показались знакомыми. Правда, когда-то они были в полусотне лиг от края Светлой Пустоши.

– Все меняется, – подала голос Бибера. – Как ты справился? Я ведь не верила.

– Я перетерпел, – после долгой паузы проговорил Игнис. – Мне приходилось терпеть боль. Много дней. Ужасную боль. Конечно, я не могу похвастаться, что на меня боль не действует. Да и тем, что магия на меня не действует, я тоже похвастаться не могу. Но когда долго терпишь боль, конечно, если она не калечит тебя, то вдруг понимаешь, что она уменьшается. Или ты сам становишься больше, чем она. Или привыкаешь, не знаю. Я перестал бороться с этой магией и стал ее терпеть. Но вот эти, как ты говоришь, пять дней я словно провисел прибитый гвоздями к стене! Энки, благословенный!

Игнис потрогал собственные предплечья, ощупал ноги и сбросил куртку. Рубаха его была окровавлена. Процелла испуганно вскрикнула. Он засучил рукава. Там, где шесть лет назад его тело пробивал насквозь подручный Никс Праины по имени Донум, снова зияли раны. Кровь хлюпала и в сапогах. Игнис принялся разуваться.

– Процелла, – попросил он. – Найди у меня в мешке кисет со снадобьями. Это, конечно, магия. Но она вернула то, с чем я уже давно распрощался.

– Ты перенес и такое? – прошептала Бибера.