Трещины и гвозди

– Эй, Том, – Чарли отзывается с соседнего кресла, прицеливаясь, чтобы запустить затушенный бычок в горлышко пустой бутылки. – Если твоя мамаша свалила на все лето, можешь сдавать дом для сопливых парочек.

Том, на новенькие кроссовки которого летит окурок Чарли, взвывает:

– Полегче, парень!

Чарли едва ли обращает внимание на свой промах и быстро продолжает, подтягивая к себе непочатую бутылку пива:

– Двадцать баксов в час, сотка за ночь, а?

Томас кисло скалится, давя окурок подошвой кроссовки и загоняя его в щель между досками веранды:

– У школьников нет столько бабок, бро.

Мартин сохраняет угрюмое молчание, лишь надеясь, что вечер в кругу приятелей начнет казаться ему привычным и забавным. После того как жизнь столкнула его с Роудс, с этим появились сложности.

Чарли не унимается, ерзая в своем кресле:

– Двадцать баксов – мелочь, максимум, что купишь, – ящик пива.

Томас усмехается, и Мартин наконец начинает улавливать привычные нотки, настраивается на общую волну, на которой ленивый беззаботный вечер на веранде Моррисонов должен казаться приятным. Томас кривится в ухмылке:

– Кто будет платить двадцать баксов за скрипучую кровать, когда можно купить ящик пива?

Чарли с Мартином вторят этой ухмылке, и Лайл понемногу расслабляется, вспоминая, что способность вести дурацкую болтовню ни о чем – талант этих придурков, которых он называет друзьями. И это всегда ему нравилось в них, потому что от него самого требовалось не так много слов, куда больше действий. А на действия Мартин никогда не был скуп. По крайней мере, он так думал.

Чарли оборачивается к нему, когда бутылка в его руках оказывается открытой, а пивная крышка отлетает в сторону:

– А ты что думаешь, а?

Мартин откидывается на спинку кресла, выпуская в воздух остатки дыма из легких.

– Что кровать необязательна, чтобы потрахаться.

Чарли усмехается, все так же широко и по-шакальи:

– Шаришь. Парковка у Грей-холл – неплохой вариант, да?

В эту секунду Мартин мрачнеет. Ему стоит подумать, к чему способны привести эти разговоры, последствия, которые все еще витают в воздухе над Рочестером. Но что сказано, то сказано. Что сделано, то сделано. Он небрежно пожимает плечами, выражая невнятное согласие, а потом передает пачку сигарет Чарли, чтобы тот заткнулся.

Не так Мартин Лайл планировал провести это лето.

Глава 27

В машине остро пахнет бензином и дешевым автомобильным ароматизатором, который продается на каждой заправке за пару баксов. Пресловутая химозная елочка нервно скачет в темноте над приборной панелью древнего «Вольво», дергаясь в стороны на крутых поворотах. На самом деле повороты на дороге не такие уж крутые, но парень, имя которого Адри не потрудилась запомнить, водит как псих, заставляя «Вольво» вилять задом до тех пор, пока к запахам бензина и ароматизатора не добавляется аромат жженых покрышек.

На поворотах Адри заваливается на Джима – единственного человека в машине, имя которого ей известно, – и чувствует, как, несмотря на то что места на заднем сиденье достаточно, Джим постоянно оказывается к ней ближе, чем должен. Никого это не заботит, но, что важнее, саму Адрию это тоже не заботит. Она смеется, когда парень на переднем сиденье, взлохмаченный тип с пирсингом в носу, перекрикивает музыку:

– Черт, Куинси, если ты угробишь нас под Кокомо[12], это будет ублюдская смерть!

На самом деле это не смешно, но Адрия заставляет себя смеяться, потому что хуже, чем смеяться, только думать, что умереть под Кокомо – действительно ублюдская смерть.

Особенно когда никто не знает, что ты под Кокомо и как ты вообще там оказалась.

Но можно сказать, что ни Адама, ни Аманду это бы не удивило – этим летом Адрия выходит из себя с завидной периодичностью. То хлопает дверьми так, что сотрясаются стены, то делает перестановку в комнате на чердаке, в ночи принимаясь двигать мебель, то меняет образы, точно пытаясь отыскать тот, который лучше всего будет демонстрировать, как глубоко ей плевать на мнение окружающих. Выбирает провокационные наряды, мажет густой черной подводкой глаза и отдельные пряди выжженного блонда окрашивает в багрово-алый. Краска быстро смывается, превращается в блекло-розовый, но Адрия настойчиво, раз за разом повторяет процедуру вновь и вновь, точно это вопрос жизни и смерти.

Она так часто сбегает из дома, срываясь по самым незначительным поводам, что побег после скандала с Адамом становится слишком очевидным. Неочевидно только то, что эти дни своего демонстративного отречения Адри проводит далеко не в Рочестере. Аманде необязательно об этом знать, потому что она в новом депрессивном забеге уже второй месяц как ищет свой предел, допустимый максимум, в то время как Адрия ищет собственный. Поэтому, когда телефон в руках Адрии тревожно вибрирует от нового сообщения тети, она, недолго думая, отвечает, что побудет эти дни у подруги. Конечно, никакой подруги никогда не существовало, но убедить себя, что ложь во благо Аманды имеет смысл, оказывается проще простого. В конце концов, врать самой себе Адрия научилась уже давно.