Треск и блеск

Он был потрясен. Мысль о материальном вознаграждении, какая присутствует у каждого творческого человека, принимала в его голове нахальные гипертрофические формы и чем дальше, тем большие нравственные муки причиняла ему. Были ли тому причиной коварные штучки Асмодея? Или оказал свое вредное влияние гарнитур? Или, быть может, в глубине могучего интеллекта давно уже зрели плохие бациллы? Не знаю, не знаю…

Во всяком случае, с сорока рублями бывший идеалист мириться не мог и пошел творить еще дальше. Он открыл способ, как делать клей из силикатного кирпича, разработал более экономичный вариант перекрытий, суть которого сводилась к тому, что балка должна быть несколько короче пролета, наконец, предложил, чтоб Волга впадала в Каспийское море.

За последние три работы ему не начислили ни копейки.

— Так тебе и надо, ишаку, — сказала жена, зеркально отражавшая чувства супруга.

К этому времени Вадим Семенович и сам осознал, что стараться для общества — артель напрасный труд, что жить-то надо для себя, и воздвиг светлую мечту — сколотить уже упоминавшуюся сумму — двадцать пять тысяч целковых.

Теперь он был не прочь переговорить со смуглым гражданином, но тот куда-то запропастился — видно, мотался по своим скупочным делам в других частях бела света.

Оставалось положиться на собственные силы — переключить весь умственный потенциал со сферы «артель напрасный труд» на сферу «что я от этого буду иметь».

Вадим Семенович стал искать перспективное предприятие и вскоре обнаружил его возле магазина «1000 мелочей». Здесь, на асфальтовом плацу, шумел-гудел, бурлил толчок — меняли коттеджи, квартиры, гаражи, дачи, третий этаж на большую кухню, большую кухню на отдельный ход, а отдельный ход — на несовмещенный узел.

Через три дня, приспособившись, Вадим Семенович разыграл удивительной красоты обменный этюд на шесть ходов. В результате комбинации, которая все равно останется недоступной нашему пониманию, он обменял кому-то довоенный чулан на особняк в переулке и сверх того высвободил себе для вольной продажи чудную однокомнатную квартирку.

Казалось, вот где залегла золотая жила! Но не прошло и недели, как одного воротилу с обменного толчка пригласили в ОБХСС, и, чтя Уголовный кодекс, Вадим Семенович предусмотрительно покинул доходный плац магазина «1000 мелочей».

«А теперь что?» — трудно мыслил он, возвращаясь домой. Складывалось поганое положение…

На углу Второй Поперечной и улицы Железнодорожников он нагнал худого, дистрофического склада субъекта и радостно воскликнул:

— А, Асмодей Вельзевулович! Наконец-то.

— Что та-акое? — спросил субъект, будто первый раз в жизни видел Вадима Семеновича.

— Я, пожалуй, согласен.

А. В. Мефистофель пожал плечами и, вздохнув, повел собеседника к ближайшей бульварной скамейке. Там он, добыв большую колбу, прикоснулся к Вадиму Семеновичу.

— Глядите!

В колбе было черным-черно. На короткий период, равный периоду распада частицы мью-мезон, вспыхнула какая-то фитюлька, какая-то бледная зеленая амеба махнула хвостиком и погасла.

— Ноль целых, две десятых по шкале Иезикииля, — объявил Асмодей Вельзевулович. — Я покупаю душу. А вы что мне предлагаете?

И, отряхнув заношенный сюртук, он удалился, стуча копытами.

БАЛОВЕНЬ СУДЬБЫ

Мы стояли в коридоре, у стеклянного торца, вели мужской разговор о том о сем и ни о чем. Это называется перекур.

— Одну минутку, — плотоядно улыбаясь, сказал Персидский из отдела «Монтаж и конструкции». — Про то, как муле уезжал в командировку!

Сизая тоска зажглась в глазах всего нашего небольшого коллектива, потому что, несмотря на наличие новейшего пособия («Книга веселой мудрости», 43,68 усл. печ. л.), закоренелый ортодокс Персидский рассказывал анекдоты, за которые убивали еще при фараоне Тутанхамоне.

Казалось, что пять минут драгоценного трепа безвозвратно утеряны. Но тут пружинящим шагом приблизился Вацлав Хоменко и сказал:

«— Дружище Персидский, оставим в покое мужа, жену, знакомого и, видимо, неполированный шкаф. У меня есть более радостные вести. Нашему КБ выделяют квартиру!

У стеклянного торца стало тихо-тихо.

— И кто ее получит?

— Думаю, что я, — со скромной уверенностью ответил Хоменко. — Три комнаты, лоджия, восьмой этаж и вид на реку. — Старики, это прелесть!

Он помахал нам рукой, как иностранный посол с самолетного трапа, и побежал в приемную начальника КБ.

А мы стояли и грустно глядели вслед этому баловню судьбы, этому счастливчику, этому пусть даже нахалу! Только за один год он выпросил премию в министерстве, добыл путевку в крымский Сеченовский институт (два месяца голубой санаторной жизни) и провел телефон…

Дверь приемной отворилась, и из нее выскочил молодой конструктор Костя Дрыга. Третий день он сиял, как может сиять лишь отец новорожденной двойни, но теперь положительно испускал какие-то знойные волны.

Из его радостного, но довольно невнятного лепета мы поняли: кажется, ему выдадут ордер!

— А Вацлаву? — хором воскликнули мы.

— Вацлаву тоже. Мы с ним будем сосуществовать. В одной квартире!

Ведущий конструктор Василинский попросил, чтоб его ущипнули.