Треск и блеск

«Стихи К. Чуркина по-настоящему радуют какой-то удивительной задушевностью. Конечно, встречаются и слабые, не претендующие на смелый поиск места, например: «Нежно свищут соловьи». Но, в общем, все безусловно цельно и прочувствовано.

Перейдем, однако, к конкретному разбору. С первой строки автор вводит нас в мир солнечных бликов и больших чувств («Брызнул яркий луч вдали»). Довольно зримой является картина луны, плывущей вслед за тучей. Но особенно впечатляюще двустишие:

В бочке солнца скрылся день,

Ночь в лесу легла на пень…

Мы чувствуем, как бы осязаем физически прелесть пейзажа. Обратите внимание на наличие звонкого, как журчание ручейка, контекста. Каждое слово емко и точно. Возьмите «бочку». А «в лесу»! А «пень»!

Венцом стихотворения, поэтической кульминацией, на наш взгляд, следует признать двустишие:

Чу! Ни пенья-дуновенья,

Ни тинь-тинь и ни тилень!

До сих пор, пожалуй, — мы не боимся этого сказать, — в нашей области не приходилось встречаться со столь редкостным даром поэтического проникновения! Читая это, чувствуешь, что ты с головой окунаешься в свежий, чистый родник.

В заключение хочется отметить, что «Тинь-тилень» большая удача автора.

С уважением

Литконсультант Щ. Майстренко».

Почти одновременно прибыл и второй отзыв:

«Жизнь наша, наполненная большими свершениями, кипучая жизнь, — свидетельствовал еще один критик, — порой проходит мимо некоторых литераторов. В итоге вместо активного отражения мы видим бездумное созерцательство.

Кажется, так получилось и с Кимом Чуркиным.

Пусть нас не поймут превратно. Давно прошло время, когда ломали копья в споре о том, имеет ли право на существование чистая лирика. Каждому ясно: имеет! Но какая? Целенаправленная, выражающая через личное восприятие поэта тенденции общественного развития.

А как в рецензируемом произведении? Я уже не стану говорить о таких беспомощных, ученических, эпигонских строках, как «Нежно свищут соловьи». Где только не свистали соловьи! Мелковато также «Луна плывет за тучей»… Но все это еще куда ни шло. Дальше следует и вовсе пустой, как детская погремушка, набор образов про бочку, солнце, пень. И в довершение совершенно невразумительная, какая-то звякающая игра слов:

Чу! Ни пенья-дуновенья,

Ни тинь-тинь и ни тилень!

Следует спросить К. Чуркина: что, собственно, хочет нам сказать его лирический герой? Чем способен нас обогатить? Довлеет форма, форма и форма, а содержание, духовное богатство наших людей остается где-то по ту сторону!

Только концовка стихотворения в какой-то мере удовлетворяет. Она крепка, мускулиста, выражает определенные раздумья:

Мне отрадно и привольно —

Рад эпохе я такой!

Концовка неплохая. Но в целом стихотворение К. Чуркина пойти безусловно не может.

С уважением

Литконсультант

П. Апостол».

— Вот видишь, а ты мне подсовывал! — упрекнул Гальского ответственный секретарь.

Журчащий шедевр уже нельзя было спасти. Тяжко вздыхая. Ник. взял листок и изорвал его в мелкие клочки.

Выйдя в коридор, он увидел, что навстречу ему с канареечной папкой под мышкой шествует не кто иной, как автор поэтической миниатюры. Гальский хотел юркнуть в первую попавшуюся дверь, по не тут-то было.

— Привет! — жизнерадостно воскликнул Чуркин. — Ну как тебе мои стишата?

— Видите ли, — замялся Ник. — Откровенно?.. Вообще-то свежо, цельно. «Па подушке луговой спит лирический покой»… Мне лично импонирует. Но, Ким Селиверстович, вы же знаете, что мое мнение еще ничего не зна…

— Позволь, — прервал его руководитель студии. — При чем здесь «На подушке луговой»? Я посылал вам ко Дню Воздушного Флота!

Раскрыв свою папку и покопавшись в бумагах, он со сконфуженным видом извлек листок, открывающийся привычными чуркинскими строками:

Теперь, когда в космические дали,

Мы отправляем корабли в полет…

Годилось для баллады, поэмы, передовой статьи, а также для спортивного репортажа.

ДР-РУЗЬЯ, ДО СВИДАНИЯ!

К нам приехал ревизор.

Без всякой литературы. Живая жизнь…

Прежде всего он отправился в райфо, щелкнул себя пальцем по длинной шее и спросил:

— А как у вас насчет этого самого? Сабантуйчики бывают?

— Почти немае…

Ревизор улыбнулся. Он был тертый, знал живую жизнь. Он заскочил в Дом культуры, где поставили кусочек «Бахчисарайского фонтана», заняв первое место в области, взял след и уже через два часа добежал до сметной статьи «орграсходы», от которой отчетливо запахло выпивоном и закусоном.

— Одну секунду! — сказал ревизор. — Тут что-то есть.

Осторожно и терпеливо, как археолог на скифском кургане, он, так сказать, по черепкам, воссоздал всю картину. Он подсчитал, сколько было рому, коньячку, «Зубровки», «Перцовки», с такой скрупулезной точностью, словно сам накрывал на стол. Все оценил, до копеечки!

А ведь выпили-закусили не просто так — захотелось! Дому культуры вручали диплом. Отмечали кусок балета.