«Находясь под арестом в Управе Благочиния, я лишен возможности лично видеться с Вами, но, считая это необходимым, прибегаю к средству сему сообщить Вам, что имею необходимо нужное сообщить Вам по секрету относящееся до Вашего Превосходительства.
Бумаге доверить всего не могу, а потому избирайте средство сами, чтобы вытребовать меня непременно сегодня не в 3-е отделение, а в квартиру вашу, но под величайшим секретом, чтобы никто не догадался, что требуете меня к себе, но всего лучше полагаю прислать Экзекутору вроде предписания о дозволении мне повидаться с женою моей по случаю ее болезни с тем чиновником, который от вас будет прислан и которому Вы сами вполне доверяете, не открывая того, что я к Вам писал.
С глубочайшим почтением имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою.
Не оставляйте исполнения сего до завтрашнего дня и соблюдите все, чтобы не было открыто то, что должен иметь свидание с Вами».
Как управляющий III Отделением, Дубельт был чрезвычайно любопытен по части всяких тайн и не замедлил вызвать Белича. Как оказалось, Шервуд, попав в близкую ему атмосферу тюремных обитателей, не сумел удержаться от хвастовства и болтливости и наговорил много лишнего. «Шервуд-Верный, — резюмировал Дубельт свой разговор с Беличем, — хочет подать доклад государю, как ужасно действуют граф Бенкендорф, Кокошкин и я». Бенкендорф, впрочем, «приказал оставить это без внимания», и на дальнейшей, известной нам уже судьбе Шервуда этот донос как будто не отразился. Но Шервуд не лгал. Уезжая в Смоленскую губернию, он заранее решил посчитаться с III Отделением, ответившим на все его благие порывы такой черной неблагодарностью, и в особенности с Дубельтом, которого он считал главным виновником всех своих злоключений.
До некоторой степени Шервуд был прав. Тому обстоятельству, что все его попытки начиная с 30-х годов проникнуть в святая святых полицейского мира наталкивались на решительный отпор, он в значительной степени был обязан тому новому духу в этом учреждении, который, возникнув несколько ранее, особенно развился под заботливым попечением Дубельта.