Третье поколение

Шеи не стало. Показалось лицо. И оно было непри­глядно, и оно, бедное, видать, подвергалось действию ветра и пыли. Впрочем, это не так страшно: его и по­бреют, и смажут кремом, и припудрят со временем, ко­гда они соблаговолят вернуться туда. Вечером придет Наумысник, принесет добытые им шпионские материа­лы, и — будьте здоровы! Толик Скуратович, готовый ко всему, не сводил глаз с Михала Творицкого. Да, это был постаревший, обрюзгший, но все тот же Толик Ску­ратович, и Михал Творицкий это видел. Скуратович в первые минуты не знал, как себя вести с Творицким. Кто его знает, что он собой представляет, этот осужден­ный советским судом человек? Может быть, его можно будет здесь оставить на месте Наумысника? А может быть, он не прочь поживиться и на этом большевистском строительстве, и на Наумыснике, и на том и на другом, как это было раньше с теми деньгами? Обычно реши­тельный и сметливый, Скуратович теперь молчал и вы­жидал, какой оборот примет эта неожиданная встреча.

Михал Творицкий тоже молчал, пристально глядя на Скуратовича. Мысль в эти минуты работала ясно и подогревалась страшным огнем, исходившим из глубин человеческого существа. Творицкому, конечно, было не до разговоров. Если бы даже он и хотел выразить то, что сейчас переполняло его, он, наверное, не мог бы найти нужных и достаточно сильных слов. Вот что из самой души рвалось наружу:

«Твой отец и ты, мучая меня, вбивали мне в голову, что во веки веков человек человеку будет в горло вгры­заться, что каждый поэтому должен быть готов сам вце­питься в горло другому, чтобы таким образом защитить себя. Уродуя мою детскую душу, вы уверяли меня, что ни в чем не повинные дети, измученные и покинутые, словно побитые птенцы, будут блуждать по дорогам в поисках приюта и с гримасами на невинных личиках пить всю горечь жизни. Вы торговали моим детством и муками моего вашими порядками обездоленного отца. Из-за вас он видел своего ребенка на тех же дорогах, разутым и раздетым! Из-за вас я смеялся когда-то над великим подвигом маленькой девочки Иринки, перед которой я сейчас преклоняюсь, из-за вас я сам себя вижу разорванным надвое! Я теперь не тот, что был прежде. Но никогда не забыть мне себя — ребенка, пастушонка, который дрожал, бывало, заслышав ваш голос, и которого вы калечили!»

Михал Творицкий молчал. Но Скуратовичу почуди­лось в его лице что-то для него благоприятное. Вернее говоря, он уверил себя в том, что хотел бы увидеть. Не­что вроде льстивой усмешки появилось и застыло на лице Скуратовича.

Михал Творицкий заговорил:

— Что скажете, пане Скуратович?

Тот молчал.

— Ты что здесь делаешь? — крикнул вдруг Михал.

Тон этих последних слов был весьма выразителен.

Скуратович всполошился и выхватил откуда-то из своей спецовки револьвер — небольшую изящную штучку по­следнего заграничного образца. Творицкий заметил это. Он схватил Скуратовича за руки выше локтей и стис­нул их. Скуратович ловчился поднять револьвер на уро­вень груди Творицкого. Тогда Михал отпустил его руки и ударил кулаком в лицо. Револьвер упал. Скуратович бросился на Творицкого. У обоих на губах выступила пена. Творицкий начал отступать. Он уже сошел вниз, где нет кустов, где земля дышит под ногами. За его пле­чами черной бездной глядело в небо «чертово око». Ску­ратович так и метил, чтобы Творицкий, отступая и ни­чего не видя за спиной, свалился в прорву. Он шел на него с поднятыми кулаками. Творицкий тоже держал кулаки поднятыми. Вдруг он снова с большой силой ударил Скуратовича в лицо. Тот на секунду разжал ку­лаки. Тогда Творицкий обхватил его поперек и поднял в воздух этот страшный для него груз. Скуратович, не переставая, колотил Михала по голове и по лицу. Тво­рицкий, задыхаясь и чувствуя, что колени у него дро­жат, ноги подкашиваются, что сам он съезжает в тря­сину, собрал последние силы и бросил Толика Скура­товича в «чертово око».

Потревоженные рыжие гады и черви всплыли на по­верхность черной бездны.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Наумысника взяли в тот же вечер из его хаты, ко­гда он был уже готов отправиться туда, где условился встретиться с Черпакевичем. На нем была одежда с за­шитыми в ней бумагами, о которых они так горячо спо­рили в тот день.

Зося Творицкая поехала учиться. На месте Двух Хат через несколько лет вырос социалистический город, снабжавший энергией соседние города. Здесь продол­жал свою жизнь и работу Михал Творицкий. Тут же росла и крепла дружба между Славой Творицкой и Ириной Назаревской — людьми двух поколений.

Все это будет содержанием новой книги. Эта же хроника окончена.

Славе Творицкой сейчас восемь лет.

РОМАН КУЗЬМЫ ЧОРНОГО «ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ»