Третье поколение

— Там, на полях сражений за демократию, — выплевывал из себя в мегафон оратор, делая неопределенный жест рукой, — гибнут лучшие сыны отечества. Они проливают кровь за нас с вами. За наши свободы! Они отдают свои жизни за святое дело! Это ваши дети несут миру свет равенства и братства! Это ваши сыновья и братья, мужья и внуки, знакомые и незнакомые вам! Каждый из них достоин вечной славы! Каждый достоин высшей награды! Имя каждого из них кровью вписано в сердце каждого из нас! И пусть в ваших сердцах не меркнут их имена! Пусть ваша горячая любовь станет им наградой. Никто не будет забыт благодарными потомками…

По лицам стоявших с ним рядом Фауст не мог определить, понимают ли они, о чем идет речь. Все смотрели на человека в дорогом необычном костюме и молчали.

— Сегодня, — в голосе выступающего зазвучала торжественная медь, — участники нашего митинга получат подарки от правительства. Это скромный дар тружеников полей труженикам города. К сожалению, транспорт немножко задержался, придется подождать. У вас есть ко мне вопросы?

Вопросов не было. Все ждали.

— Тогда позвольте мне задать вам несколько, — оратор с помощью солдат спустился вниз.

— Положа руку на сердце, ответьте, сограждане, чем вы конкретно помогли делу борьбы нашего правительства с внешними и внутренними врагами? — он встал красиво, вздел руку.

Фауст проследил за его движением, закинул голову.

Небо было сегодня непривычного оттенка. Обычно изжелта-серое, оно отливало голубизной. И прямо над их головой, над площадью клубилось белоснежное облако.

— Облако… — сказал Фауст еле слышно, такое он видел впервые.

Стоящие рядом запрокинули головы. Потом остальные.

— Облако, — выдохнул кто-то.

— Не ядерное… Не кислотное… Чудо! — добавили голоса шепотом.

И все молчали. Пока оно не растаяло. Выступавший тоже некоторое время смотрел в небо, потом заговорил вновь.

— Это облако, — крикнул во всю мощь легких и мегафона, стараясь привлечь внимание, — это — символ. Это знак нашей скорой победы! Успешное наступление идет на всех направлениях, на всех фронтах. И крайне важно, что каждый из вас сделал для торжества во всем мире нашей демократии?! Уверен, очень много, но и очень мало. Вот вы, конкретно, — оратор ткнул пальцем в грудь стоящего рядом мужчины. — Почему вы, такой сильный, здоровый, не идете на войну? Пусть не с внешними врагами — с внутренними? В войска охраны внутреннего порядка или музыкальный взвод? А?

Через головы зевак Фауст разглядел, что оратор тычет пальцем в грудь Толстяка.

— Я что? Я как все, — тот попробовал уклониться от указующего перста, вдвинуться спиной в ряды остальных.

— Капитан, — обернулся выступавший к командиру отряда, — он, как и все мы, желает записаться в армию, но не знает как это сделать. Запишите его.

Хлопок выстрела. Оратор ойкнул и упал. В руке у Толстяка матово поблескивал пистолет.

— Ну-ка, вычеркивай меня, — Толстяк навел ствол на капитана.

— Я еще не успел записать, — растерянно пробормотал тот, поднимая над головой блокнот и ручку, — Можете посмотреть…

— Все равно, — вычеркивай, — прохрипел Толстяк, пистолет в его руке подпрыгивал от напряжения.

— Пожалуйста, — капитан стал усердно черкать по чистой странице.

— Вырви листок и сожри его. Быстро.

— Пожалуйста…

— Рубашку белую испортил, — осуждающе произнесла какая-то женщина, не отрывавшая глаз от оратора, истекающего кровью.

В этот момент кто-то сзади ударил Толстяка по руке и выбил оружие. Капитан тотчас выплюнул непрожеванный листок бумаги.

— Расстрелять тебя, что ли? — протянул он задумчиво, обращаясь, к Толстяку. — У нас еще в трех местах выступления на сегодня запланированы, а ты его кокнул. Кто тебя просил? Пусть бы говорил себе, это его работа…

— Зачем он в меня пальцем тыкал? — тихо возразил Толстяк, обливаясь потом, не сводя глаз с черного дула автомата, направленного на него. — Обещал, что подарки будут, а сам…

— Транспорт с подарками сейчас подъедет, — не очень уверенно сказал капитан, понимавший, что за невыполнение этого обещания толпа может растерзать их. — Транспорт будет! А с тобой что прикажешь делать? И с этим?

— Незаменимых нет, — подсказал кто-то из толпы. — Верно, — капитан принял решение. — Одевай его костюм, будешь выступать вместо него. У нас еще в трех местах выступления.

— Я не сумею.

— Придется расстрелять тебя.

— Тогда согласен.

Толстяк склонился над прежним оратором, ловко стащил с него одежду. Разделся сам. Кряхтя и охая, стал влезать в черный костюм.

— Опять ему повезло, — заметил кто-то..

— О чем хоть говорить? — спросил Толстяк капитана, рассматривая галстук. — Эту штуку тоже одевать?

— Обязательно, раз у него была. А говорить о чем? Я почем знаю? О чем хочешь, о том говори. Патриотическое. Главное, чтоб не меньше часа. За каждые последующие пять минут оплата по повышенному тарифу. За непосредственное общение с народом — премиальные.

— Чихал я на премию!

— Дело твое.

— Едет!

Из-за развала ратуши или магистрата показалась повозка.

— Катафалк, — оказал Профессор, глядя на нее. — Раньше на таких покойников возили.

— Никому не двигаться, — рявкнул капитан, — раздача в порядке очереди.