Третье поколение

— Голубушки мои, красавицы, — пропел головастый ветеран, кончиками пальцем отлаживая глянцевую поверхность бумаги. — Милашки…

— Чего это она? — спросил Фауст, силясь понять происходящее на одной из карточек.

— Хи-хи-хи… Развлекается так. С бананом.

— Банан — это плод такой, — брезгливо пояснил Профессор. — Тропический. Кожуру снимали, а серединку ели.

— А она, вишь, сначала его по другому пользует. Хи-хи. Да, раньше многое было не так: и бананы были, и публичные дома. Заходишь туда, если при деньгах, конечно, красавицы сидят, люби — не хочу. Денег нет, наскребешь на выпивку — и в порт, там за выпивку девку купишь…

— Это как Индус, что ли? — спросил Фауст Профессора.

Тот хмуро кивнул. А заведующий замолчал настороженно.

— Какой индус?

— Да у нас чудак один надумал жену продавать за жратву…

— Приведи его ко мне: я тебе банку трофейной тушенки за это дам, — изо рта калеки брызнула слюна.

— А его убили, и дом его развалили.

— У-у-ум, — застонал ветеран. — А жену его?

— Побаловались да оставили жить. Женщин убивать противозаконно.

— Приведи ее ко мне. Мне помощница во как нужна. Она, видать, переселенка?! Тогда я тебе для нее жетон дам. Нет, два: один тебе запасной, один — ей отдашь.

— Если найду ее — отдам. Может, не обязательно ее в помощницы? Может, другую? — Фауст вспомнил про Соседку.

— Не найдешь ту, давай другую. Нет, лучше — обеих, и ту, и эту.

— Только от второй пахнет — будь здоров. Больная она.

— Господи, он убивает меня невежеством. Да я забыл, как пахнет женщина! — заведующий захлебнулся слюной.

Он открыл ящик стола, вытащил два жетона.

— Не обманешь? — спросил подозрительно, затем, отталкиваясь руками, укатил на своем стульчике за перегородку, вывез оттуда бумажный куль с продуктами. — Вот, держите, славно сегодня поработали… Ступайте… уходите… да быстрее, канальи…

Глаза его заволокла белесая муть, он рассыпал картинки веером по столу…

— Крепко ты его задел, — заметил Профессор, когда они возвращались обратно.

Но Фауст уже забыл про бесноватого заведующего, привлеченный объявлением на каменной стене старинной кладки. «В аудиториях этого здания, — прочитал он, шевеля губам и морща лоб, — с сентября с. г. начинаются занятия со студентами университета. Приглашаются все желающие. Лекции читаются по трем темам: „Секреты восточной кухни“, „Противозаконность применения контрацептивов в демократическом государстве в дни войны“, „Проблемы строительства идеального государства с древности до настоящего времени“. Автор лекций — профессор Дикин. Спешите записаться! Плата по договоренности». Ниже лист был разграфлен на три колонки, в двух из них уже значились: Кабан, Моська и Юнец. В третьей косо было написано слово из трех букв, одно из названий уда. Фауст сначала решил, что это чье-то имя и удивился.

— Никакое это не имя, — вскипел Профессор, — это означает то, что означает матерщина.

— Как это?

— Ну, ругательство раньше было такое. Неприличное слово.

— Не понимаю, — сознался Фауст, — я напишу внизу — голова, это тоже станет ругательством?

— Нет, неприличные слова касаются только половых отношений.

— Почему?

— Не знаю. Не помню, и все тут. Отец рассказывал, раньше было стыдно ходить по улице голым. Даже как-то не так, если женщина обнажала свое тело. Это считалось неприличным.

— Странно и непонятно. Как ты думаешь, это наш Юнец записался?

— Скорее всего, нет. Ведь Юнцом его назвал ты, а в его отряде его зовут по-другому.

— Кстати, может мне тоже записаться? Стану умным, как ты…

Профессор расхохотался от этого предложения. Отрывисто, зло.

— Давайте, милейший, давайте. Вам здесь на пальцах покажут, какие специи нужны для жареной крысы, чтобы она превратилась в кролика. Потом научат, как предохраняться от беременности, когда предохраняться все одно нечем, после чего растолкуют, как это аморально и противозаконно.

— А если в третью группу?

— Знаешь, Фауст, — Профессор оборвал смех так же резко, как рассмеялся, — мне уже давно кажется, что никаких государств вообще не существует. Ни идеальных, ни не идеальных. Ни наших, ни вражеских. Аппарат, механизм, насквозь проржавелый, остался, а государства — нет.

— Ну да?! А как же война? Война-то продолжается!

— Вопрос: кто с кем воюет, да и воюет ли вообще?..

— Воюет, раз падают бомбы, летят ракеты. Я однажды видел, как со спутника полосовали наших лазерными лучами. Да вы слышали, на том месте сейчас оплавленное стекло…

— Ничего я не слышал…

— А вы-то что преподавали в бытность профессором?

— Гуманизм.

Фауст вздрогнул. Несколько секунд он ненавидяще глядел на спутника, с которым не один год делил пищу и кров. Тот оставался спокоен. И глаз не опустил.