Интрига — в коллизии непереводимости системы Сталина в иное состояние. Даже освобождаясь от хрущевской вздорности, которую нельзя было дальше терпеть, эпигоны делают это не иначе, как по ритуалу системы. И третья неизвестная — в фильме отсутствуют люди, на судьбе которых так или иначе все скажется. Которым спустя много лет трудно решить, что для них было лучше — хрущевская эксцентрика или налет волчьей стаи?
— Поразительна возможность такого заговора, для советских заговор — это дерзость, и они ее осознают. Он рвет с правилами лояльности партии. Как они себя при этом чувствуют?
— Опыт организации заговора уже был — прежде всего, заговор Хрущева против Берии[28]
, затем заговоры против самого Хрущева[29]. В сознании этих людей Вселенная вставлена в рамочку заседаний политбюро, вне рамочки ничего значащего нет. В фильме стерты их побудительные мотивы; была же разница между Брежневым[30], Подгорным[31] и, скажем, Устиновым[32] и Шелепиным[33]. Взяли образ волчьей стаи, а ведь мотивы там у людей были разные. Не случайно Косыгина из антихрущеского заговора исключили. Он уже тогда начинал не вписываться, и его держали в неведении до последнего момента. Неясна роль Игнатова в этом деле и его побудительные мотивы.То, что я зову
149. Срыв середины 1950-х. Апостол Павел в лагере Кенгир. Коммунизм и Архипелаг ГУЛАГ
— Срыв середины пятидесятых годов — результат житейских ошибок и невероятного потрясения, которым стал для меня XX съезд с хрущевскими разоблачениями. Понимаешь, вот мой парадокс: человек внутренне сопротивлялся сталинщине, но не дойдя до грани, где мог сам себя освободить от наваждения, — не принял освобождения извне (еще и банального по форме). Я отказался принимать свободу
— Что для тебя тогда значило «освободиться изнутри»?
— Внутренне свободно помыслить категории возмездия и расплаты в образах своего века — невозможности освободить нескольких, когда гнали в концлагерь всех. Вот ситуация апостола Павла в лагере Кенгир: быть со всеми, чтобы освободить хотя бы нескольких. Это и перечеркнуто ХХ веком, и возобновляет все заново. Нельзя отказаться от спасения немногих — но и найти в том утешение нельзя, легко впасть в самообман выполненного долга.
Почему коммунизм оказался неспособен заговорить языком Павла? Он мог выстоять, только сызнова всего себя пересмотрев как автора советской трагедии. Я давно пришел к мысли, и еще в Институте истории ее проводил как доктрину: если коммунизм причастность к трагедиям ХХ века и ответственность за них не введет в предмет рефлексии о самом себе, — коммунизм обречен. Тогда «Архипелаг ГУЛАГ» победит в двояком смысле — в солженицынском, а затем и буквальном. Либо коммунизм, искушенный Архипелагом, либо встречи с «групповым Солженицыным» ему не снести.
150. Михаил Лифшиц ждет «советского ТОЛСТОГО». Обоснование ленинской революции по Солженицыну
— А о Солженицыне у Романа Гуля написано интересно?