Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

— Но что это значит для современника, например для меня, — отойти в сторонку и смотреть, чем все закончится?

— Нет, только не это! Если кто так поступает, я осуждать не стану, но с моей точки зрения — не так. Однако, противясь таким фигурам и даже вступив с ними в единоборство, имей в виду, насколько они масштабны и функциональны. Просто помни об этом.

— Ты сильно озадачиваешь меня тезисомо функциональности Сталина и Ельцина.

— А в отношении Сталина это моя давнишняя мысль, если сойти с легкой дорожки болтовни про зло и добро. Объяснений для глупцов, будто Сталин «побеждал благодаря коварству». Можно подумать, в политбюро перед ним простаки сидели облапошенные! Чем он все-таки поборол этих зубров?

Вся патология истории России выражает себя в регулярной селекции таких деятелей. Патология выражена в людях и приобретает грандиозную и странную форму, где замешаны личность, интеллект и масштаб злодея. Конечно же, во всем этом почти никакого сравнения с Ельциным. Но на некоторые его выходки пора посмотреть именно в свете сталинского прецедента.

— Не пойму я все-таки этого ряда, от Сталина к Ельцину.

— Думаю, появление таких людей — как геомагнитные возмущения, предупреждающие о неподвластных нам масштабных обвалах и катастрофах. Появление их означает, что уже близка ситуация, где с человеком что-то случится. Не добавочное к прежнему, а иное, масштабное, чему есть прологи и сполохи предвосхищений.

Говорят, если смотреть реалистичней, вещи выглядят проще. В моем понимании, нет — проще не выглядит. Иначе все настолько банально, что выпадаешь из сферы умственно значимого. Тогда незачем быть историком, лучше выключиться из текущей жизни и заняться, например, соратниками Петра Великого. Один Алексашка Меншиков колоритней всех, кого я встречал в Кремле!

Есть сюжеты, которыми пора заняться. Вот Николай I. До междуцарствия 1825 года отличался разве что парадным рвением, однако 14 декабря проявил себя замечательно незаурядно. И после расправ 1826-го первые его годы отмечены попыткой что-то в России переменить, стать палачом-душеприказчиком казненных. Его поразительная система подотчетности всех судеб, покарание плохих помещиков, его бесконечные ревизии. Одиозная система, которую Николай воздвиг из побежденного декабризма и к которой добавилось европейское могущество. Но после 1848-го это уже совсем другой человек, которого факты не убеждают ни в чем. В самом апогее могущества идет ко дну и тянет за собой всех. Вот и Ельцин всех потянет на дно, при содействии интеллигентных дурачков.

— Вслед Ельцину придет Оно?

— Да, по Щедрину — Оно[54].

— Все-таки непонятны мне эти твои «страшные люди» — зачем они нужны?

— Лапочка мой, а зачем мы с тобой нужны?

— Это, в общем, не ответ.

— После горбачевской истории Ельцин подорвался на проблеме равномасштабного второго шага. У него не было ресурса для второго начала, и проблема второго шага встала, когда первого уже нет. Отсюда бессодержательность новой власти, восполняющей невозможное чем попало. Власть авторизует все, что делается под «ельцинское».

Бессодержательность власти страшная, но и потенциально масштабная вещь. Помнишь, на чем сошлись Ельцин с группой Гайдара? Те дали ему содержание, отвечающее несусветной претензии авторитарной власти. И тоже мнимое содержание! Возникла атмосфера азарта, где происходящее выглядит мнимо бесповоротным. Притом что проблема создания исходных условий для второго шага никуда не ушла.

Начни я Ельцину такое объяснять, он скажет, что мы сумасшедшие. Но сам Ельцин знал, о чем говорит, намекая Гайдару, что президент не единственный инициатор октябрьских убийств.

— Да, для Ельцина это было важно. Может, это личное?

— Личное, но такое, под что подверстана вся система властвования и управления. Желая самодержавно авторизировать события, выстраиваешь под это структуру авторизации. Что очень похоже на Николая I. Сталин, кстати, не делал вид, будто действует не он, а другие. Даже изобретая врагов, он делал это своеобразно. Брал все, что сам сделал, и с прибавками переносил в состав обвинений. Зачем ему было нужно, чтоб даже НКВД оказался звеном несуществующего «фашистского заговора»? Ведь коли так, в СССР вообще нет ничего не пораженного им. Ни-че-го! Для чего-то это ему нужно, а?

— Тактика понятна, непонятно, зачем она.