Третья

Потому что через мгновение после того, как получил «регенерат», пленник вдруг съехал по стене на пол, упал и задергался в приступе конвульсии.

И это был самый страшный момент в моей жизни. Самый. Страшный.

Я смотрела на человека, бьющегося у моих коленей в припадке, не зная, как ему помочь.

«Убила» ‒ пронзила мою голову раскаленная мысль. «Я его убила».

Что, если в шприце на самом деле был яд? Разве я могла знать состав наверняка? Что, если я встретила ребят из «ТриЭс» неслучайно и все это было изначально спланировано ради того, чтобы меня подбросили барону в дом, а после я умертвила пленника? Кого-то слишком опасного, знающего чрезвычайно много, того, кого проще было убить, чем оставить в живых? И меня просто использовали, бросили в жерло?

Когда наступают настоящие трудности, человек остается наедине с самим собой. Один на один. И никого вокруг.

Так… не может быть… Это… неправда. Меня бы так не подставили. Только не они…

Но черноволосый избитый парень продолжал дергаться, и мне хотелось закрыть лицо руками и выть. Сейчас из его рта потечет пена, а после пропадет пульс… И моя жизнь рухнет, как карточный домик.

Спустя долгие секунды пациент действительно перестал биться в припадке, и к тому времени мне уже казалось, что припадок случится у меня.

Какое-то время чернявый лежал на полу – моя судьба прокручивалась в моем воображении, как слетевшее с оси Колесо Обозрения, а после вдруг резко втянул воздух и… открыл глаза.

Даже попытался сесть на полу.

‒ Живой… ‒ выдохнула я, понимая, что, наверное, сдохну после этого задания. Просто от нервов, от перенапряжения. – Живой.

И стало вдруг ясно, что все шло по плану, просто мне, видимо, забыли сообщить о том, как работает сыворотка.

‒ Двигаться можешь? – засуетилась я, чувствуя, как грохочет пульс в моих собственных ушах.

‒ Вы меня… ‒ осипший хрип, ‒ … не убили?

‒ Нет… Я пришла, чтобы помочь. – У него впервые изменился взгляд, стал осмысленным. – Вытащить тебя отсюда. Понимаешь?

Глаза пленника полны страха и недоверия. Но он пытался переварить то, что услышал, силился поверить.

‒ Так ты можешь двигаться? Ползи за перегородку… Сейчас же!

Убедившись, что парень вышел из ступора и по-пластунски пополз к перегородке, я ринулась к чемодану, отсоединила двойное дно в саквояже, достала взрывчатку. Последний шаг… Может, предпоследний. Перед свободой.

Я крепила ее так, как учили, – ровной стороной чуть ниже замка запертой двери. После, убедившись, что держится, нажала на единственную кнопку «пуск» и, под писк таймера обратного отсчета, побежала к перегородке. Рухнула спиной к стене, едва не придавив ногу пленника, закрыла от ужаса уши…

Хлопок был негромким, но дым в помещении заставил закашляться нас обоих.

А после – возможно, я установила пластид не точно ‒ не до конца выбитый замок пришлось пинать. С рыками, яростью и полным отчаянием. И дверь поддалась.

Я никогда не таскала на себе тяжести, даже рюкзаки. Никогда не ходила в походы, не знала, как это трудно – тащить на своих плечах раненого. Переть его, проседая в коленях, надеясь самой не упасть.

Куда-то через двор, по траве, в непроглядную ночь…

Дым, оказывается, был и снаружи: с обратной стороны дома что-то горело.

Мы бежали, спотыкаясь оба, и каждый пройденный метр был отметкой выносливости, а может ‒ уже безнадеги.

И когда стало ясно, что сил больше нет – впереди живая изгородь, я почувствовала, что падаю.

Наверное, я не успела, не смогла пройти столько, сколько нужно. Все ожидала, что сейчас на меня сверху рухнет пленник, но его кто-то подхватил. А после рывком поднял с земли меня.

‒ Давай… Сюда…

«Наши».

Это слово было флагом верного лагеря, когда сил не осталось даже на то, чтобы соображать.

Мы выбрались.

Мы почти победили.

«Не враги. Наши».

Меня не бросили в жерло…

Я ‒ на сиденье рядом с Коэном, он за рулем; раненый ‒ сзади, рядом с Арнау. Темный военный джип трясет на ухабах так, что перебалтываются мозги. Отчаянно хочется прислониться лбом к стеклу, но тогда шишки обеспечены. Я лишь чувствую, что мотаюсь из стороны в сторону, пристегнутая ремнем безопасности.

По обочинам ‒ лес, дороги не видно.

Машина мчит, как бешеная, – по ямам, по ухабам. Близко проносятся стволы, скребут по бокам и днищу кусты, но в какой-то момент появляется подобие дороги. Теперь можно прислониться к стеклу.