Третья истина

Она расстегнула воротничок платья. В комнате очень тепло или это ей жарко от волнения? Значит, он тогда стал моряком? А говорил, что никогда не был матросом? Что же другие бумаги в пачке? О! Это все узкие, уже знакомые буквы, написанные бабушкой. Значит пачка бумаг – ее письма, а это, видимо, было вложено среди них и выпало. Внезапно ей стало ужасно стыдно. Что же она делает? Роется в чужих бумагах, узнает чужие тайны… Если бы Виконт увидел!

Кровь прилила к лицу – шаги у двери, их она ни с чьими не перепутает. Захваченная врасплох, чувствуя себя последней из преступниц, она в панике задвинула ящик, захлопнула крышку секретера и через плечо глянула на дверь.

– Выспалась? – Виконт улыбался на редкость ласково. Незаслуженно ласково!

Лулу торопливо кивнула, пряча глаза. Он обратил внимание, что она сидит у секретера?

Он подошел и похлопал ее по руке:

– Не смущайся. Проснулась и не поняла, где ты и что ты? Угадал?

– Угадали… – она снова покраснела, оттого, что лжет.

– Я прикинул, что супник у меня в руках вызовет удивление домочадцев. Я его раньше по дому не носил! Ergo[49], придется ограничиться пайком.

Лулу не знала, что это такое, но поспешно кивнула и опять опустила глаза.

– Ты согласна? – Он помолчал, потом воскликнул:

– Да все в порядке, Александрин, не придавай значения!– и оживленно продолжал:

– Итак. Отныне, ежедневно таскаю из кухни провизию. Застигнутый врасплох, объясняю: «Люблю, знаете, помимо общих трапез, полакомиться в одиночку!». В результате меня начинают за глаза называть «обжора», возможно даже «прорва ненасытная». Те, кто подобрее, – «чревоугодник». Пусть! Я готов на этот позор... Александрин! Ну, улыбнись ты, это ж я для тебя стараюсь!

Вот этот самый человек, ласково ей улыбающийся, написал все те слова. Как там было?: «Я бы презирал себя, если бы остался»... Она с трудом заговорила:

– Нет, я уеду… я должна…Это некрасиво … перед вами, тут оставаться. Малодушно, нечестно…

– Разумеется, поедешь. Ты же почти взрослый человек...Все понимаешь... Но что ж нервничать так?.. Шутки мои подействовали?.. Репризы о комоде и провизии?

Он говорил с паузами, видимо, сильно удивляясь ее покрасневшему от стыда лицу и запинающейся речи... А она смотрела на него, будто увидев впервые. Никак не получалось соединить в своем сознании двух Полей – нынешнего и того мальчика, из письма. Как он может ни о чем не догадываться? Пусть бы спросил, что она тут делала без него, а то… очень страшно признаваться. Он доверяет ей, а она настоящий обыск тут произвела. Да, да, как Таня рассказывала, настоящий обыск, за который ненавидят сыщиков.

– Александрин, – Виконт направился было к двери, но вернулся, – ты обижена? Считаешь, я должен был сам принять решение, перевести тебя в другую школу? В другой город? Да пойми же, не имею я права вмешиваться в твою судьбу! Это я тебе уже серьезно говорю, как взрослой. Тебе сколько сейчас? Тринадцатый?

Лулу покивала:

– Нет, как я могу обидеться? Вы не думайте. Я сама решила, что поеду снова в город, что бы там ни было. Сама. Без фокусов. Я знаю, что у вас из-за меня одни неприятности, мне самой противно быть этой Александрой.

– Странное признание. Что оно значит? Давно тебе стало… м-м-м… неприятно быть собой? А, Лулуша? – он присел перед креслом, на котором она сидела, на корточки и взял ее за руки повыше локтей.

– Даже последний разбойник постыдился бы вытворять то, что я! – Если б он спросил, а что она такое натворила, она бы сейчас же ему рассказала о ящике секретера. Но он сказал:

– А, разобрался. Казнишь себя за необдуманный приезд? Зря. Соскучилась по дому, по мне, наконец. В этом нет ничего плохого. Я тоже рад тебя видеть. «Что бы там ни было» пусть тебя не страшит. Это я беру на себя. А у меня все получается великолепно!

– Правда, Виконт, у вас все получается великолепно.

– Я шутил! Я не настолько самовлюбленный субъект.

– Почему?

– То есть как « почему»? Считаешь, мне не хватает себялюбия?

– А если есть что любить? Это не себялюбие, а чувство собственного достоинства.

– Какие слова! Браво!

Лулу постепенно вовлеклась в разговор и мысль о письме куда-то отступила.

–Только в Ростове ничего не уладишь. Видели бы вы этих удавов. Разве что поменять их на что-нибудь приличное, но это же невозможно… Что же делать?

– Придумаем!

– Но вы сказали: «Все будет великолепно», я подумала, вы знаете…

– Знаю эффект, а не метод. Кстати, ты чувствуешь себя здоровой?

– Да, если можно ехать к господину Петрову и чувствовать себя здоровой…

В дверь постучали:

– Пал Андреич! Вы что, обедать у себя будете? Не спускаетесь чего-то?

– Да, Антонина, именно. Вы разобрались в моих желаниях лучше, чем я сам.

– Что говорите, не поняла я?

– Побольше принесите, Антонина, вот что я сказал. Теперь разобрали?

– Да, да, сию минутку.

– Все устраивается, как нельзя лучше! – он повернул кресло вместе с сидящей в нем Лулу спиной к двери и оперся о его спинку:

– Антонина – добрая девушка, но не в меру болтлива.

Через несколько минут вновь зазвучал голос запыхавшейся Тони: