Третья истина

Она не была у Семена с того, искалечившего всю ее последующую жизнь, дня, когда услышала от него о гибели Виконта. Если попадала на Лиговку, старалась даже не смотреть в сторону массивного, с облицовкой, каменного здания. Но сейчас ей необходимо видеть дядю... Дай Бог, чтоб он оказался в состоянии связать два слова. Тогда они сядут, она найдет в себе силы заговорить о Поле и попросит вспомнить что-нибудь из их прошлой жизни. Побольше, поподробнее. И ей будет казаться, что Виконт жив, что вот-вот возникнет в дверях… Как тогда...

Она шла на Лиговку – пешком, знакомой длинной дорогой с остановкой и молитвой во Владимирском Соборе. Восстанавливала в памяти все подробности дней, что они провели втроем, и те неустроенные дни казались ей счастливейшими.

Не заметила, как дошла. И вдруг, уже у самого жилища Семена, вспомнила про какого-то родственника, с которым Виконт, по его словам, повстречался здесь, в Петрограде. Действительно он это когда-то говорил или она напридумывала в череде предположений и поисков причин случившейся с ней беды? Нет, это не выдумка... Вечер «семейного ужина»... Она почти засып'aла тогда, оттого в голове слабо отложилось и затмилось более ярким воспоминанием о рассказе про сабельный поединок с Петром. Дядя – значит, или Шаховской или Орлов? Если двоюродный или, тем более, троюродный, то совсем не обязательно...Но Семен-то явно знал этого человека. Даже, кажется, как-то комментировал эту встречу, что-то вроде: может быть это хорошо, а может быть и нет... Вот о чем надо его спрашивать в первую очередь, а не просто тревожить себе душу. У Саши зародилась слабая надежда.

Она постучала в дверь. Дверь отворилась и перед Сашей предстала скуластая женщина с глазами-буравчиками в платочке, завязанном по рабочей моде назад:

– Кого надо? Говорить будешь-то? Чего застыла, как неживая?

– Простите, пожалуйста, – оправилась от неожиданности Саша, – здесь Семен Васильевич жил, вы не скажете, где он?

Женщина, завелась на высокой ноте, ни разу не переведя дыхания:

– Да какой еще Семен Васильевич? Нет здесь никакого Семена Васильевича! Я здесь проживаю – мне квартиру завком предоставил... Да разве эта каморка – квартира? К черту идите с такой квартирой, тут и повернуться негде... Как Зимний брать, так давай, рабочий класс, лезь на ворота, а как квартиру его бездомной частице предоставить, так н'a тебе, Нюрка, погреб на три аршина – живи.

С большим трудом Саше удалось вставить еще один вопрос, была ли квартира заперта и пуста, когда в нее вселялась вот эта голосистая Нюра.

Вселившаяся по закону пролетарка разразилась тирадой на еще более высоких тонах, из которой Саша кое-как разобрала, что о судьбе прежнего жильца она, Нюра, знать не знает и ведать не ведает, и что пр'aва являться и устраивать ей, Нюре, допрос ни за кем категорически не признает.

Тут Саша вспомнила свои неоспоримые прав'a и поведала голосистой, жилице, что она, не «кто-то », а родная племянница Семена Васильевича по имени Александра.

Нюра посмотрела на нее с подозрением, но сразу сбавила тон:

– Соседи болтали, вроде как в деревню с женой подался. На Юга, кажись.

– Это Амалия Карловна, жена? Простила его все-таки?– обрадовалась за дядю Саша.

– Этого я уж знать не знаю, Амалия или Розалия...

– Все-таки,– настаивала Саша,– может, он хоть что-то оставил?– она так уже настроила себя на разговор с дядей о Виконтовом родственнике, что не могла смириться с тем, что ей нет от Семена даже крохотной записочки, что-то проясняющей. – Ну не может же быть, чтоб ничего! Вы ничего не находили?

Она не то, чтобы верила, будто действительно что-то есть, просто было ясно: как только она повернется к этой женщине спиной и уйдет, делать дальше будет нечего. Но женщина осеклась и посмотрела на нее с испугом.

– Иди к черту! Ничего я не находила. А тебе, откуда известно? Твоя что ли, цацка? Чего ты на меня вылупилась, как икона Богородицы?

Саша молча смотрела на женщину. Она ничего не знала ни о какой «цацке». Она надеялась на письмо. Нюрка неловко затопталась на месте:

– Тебя как, сказала, звать-то?

Саша тихо, вновь во что-то поверив, напомнила: «Александра».

– Ладно. Было, вроде, чего-то ... Мне чужого вовек не надо! Твое – так бери, черт с тобой! – Нюрка метнулась на мгновенье вглубь коморки и вернулась с зажатой в кулаке цепочкой. В другой руке она держала надорванный конверт. Саша схватилась за него, не обращая внимания на цепочку. Но конверт был пуст. Только на месте адреса было написано: «Не прикасаться. Цепь и монеты – племяннице Саше и только ей. Считать завещанием Поля, не сметь преступать. Не пить, ни сейчас, ни потом – в память о нем, лучшем из братьев».

Саша вдруг вспомнила: Семен говорил ей в последний день об оставленных Виконтом золотых вещах. Бедный Симус! Он спрятал вещи в конверт ОТ СЕБЯ. Ждал, что она придет. И не пропил! На глазах у нее выступили слезы. Женщина настойчиво, с видимой досадой, совала ей цепочку: